Озаренные - Леонид Михайлович Жариков

черный уголек семью цепями, запрятала за семью дверями. А двери неприступные, каменные — никаким ключом не откроешь. Первый горизонт — первая дверь. Второй горизонт — вторая дверь. Еще ниже — третий горизонт, третья дверь. И так все глубже. В новых шахтах теперь уголек спрятан даже за десятью дверями — больше километра в недра земли. Вот и подумай, как взять тот уголек, как его выдать на‑гора́.

В стародавние годы уголь от забоя к стволу доставляли лошадьми. И тут я скажу так: если человек в шахте — геройство, то конь в шахте — печаль. Лошадей спускали в темные недра навсегда, спускали их молодыми да сильными, а поднимали старыми и слепыми. Но чаще всего они оставались под землей на веки вечные.

Считай, дружок, что тебе повезло, коли не видел, как спускают лошадей в шахту. Сначала ей завязывают глаза тряпкой, и она живет на конюшне несколько дней в полной темноте, как бы сказать — привыкает. А когда приближался горький час спускать лошадь под землю, ей крепко связывали ноги, чтобы она с испугу не забилась в клети и не сорвалась в ствол. Заводили лошадь в клеть с повязкой на глазах, а там четыре сигнала — и прости-прощай! Жила лошадь в подземелье, не видя белого света.

У коногонов в шахте вожжей нету: управляют лошадьми при помощи слов. Конь понимает, когда партия загружена, трогает с места и тянет длинный состав вагончиков в кромешной тьме штрека, доставляет уголь к подъему.

Лошади в шахте умные, понимают все по звукам. Дотянет лошадка до ствола партию вагонов, а перед разминовкой коногон громко скомандует: «Примись!» — и конь отскакивает в сторону. Тормозной отцепляет на ходу барок с крюком, и вагончики сами подкатываются к подъемной клети. Бывали случаи, когда дурной коногон разгонит партию перед самым стволом, и конь не успевает отскочить. Вагоны сталкивают лошадь в ствол и сами за ней туда падают.

Насмотрелся я на этих бедолаг, не дай бог...

Однако слушай дальше. Это у нас была присказка, а сказка только начинается.

Жил у нас на руднике лихой коногон по имени Яша Резаный. У него был конь по кличке Тарас. Поверишь или нет, а такой дружбы, какая была между ними, и среди людей не встречал. Яша не давал в обиду своего коня, жалел его, кормил с руки. Тарас любил лапшу. Девчата-откатчицы приносили ему в шахту борщ в судочке, и он борщ уплетал с аппетитом. Очень умный был конь, представь себе — считать умел. Бывало, прицепят к партии лишний вагончик, вместо шести — семь. Тарас дернет с места, и по стуку вагончиков пересчитает их. Если вагончик лишний, хоть проси его, хоть лупи — не стронется с места: отцепляй седьмой вагон, и все тут. А когда наступает час обеда, он зубами легонько берет Яшу за рукав и тянет, пошли, мол, пора отдохнуть. Яша засмеется, обнимет за шею друга, и они рядышком идут на конюшню.

Если, бывало, захворает Тарас, слезы у коня из глаз, трудно ему, а сказать не может. Яша сам впрягался, и они вместе тянули партию. В такие дни Яша оставался в шахте, был вместе с конем. А когда, случалось, сам коногон заболеет, Тарас места себе не на ходил, всех шахтеров в штреке обнюхает, ищет своего сердечного друга... В старые времена был праздник — день святого Фрола, это был праздник лошадей. В этот день ни один хозяин не заставлял работать лошадь. Их вели в церковь, поп выходил и окроплял их святой водой. В этот день лошадей купали, кормили овсом, в гривы заплетали разноцветные ленточки. Только шахтерских лошадей, конечно, забывали. Один Яша соблюдал закон. Тарас его будто чувствовал праздник, был веселым. Яша с поверхности приносил в шахту цветы и убирал ими сбрую Тараса. Шахтеры смеялись над коногоном, да только напрасно...

Однажды случилась в шахте беда. Не выдержало крепление в штреке, и кровля рухнула. Тарас партию не довез, попал под обвал. И погиб конь шахтерский. Яша кинулся разгребать завал, да куда там: шахтеры кричат: «Уйди, самого придавит!»

Заплакал Яша с горя, да что поделаешь. Разобрали породу только через три дня, откопали Тараса, но поздно. Героем погиб конь. Закручинился, затосковал Яша-коногон, ходил будто потерянный. И все чудилось ему: ржет его конь в дальних выработках, зовет хозяина.

Люди сочувствовали коногону, предлагали ему других лошадей. Отказывался. «Если, — говорит, — погиб мой Тарас, то и мне без него жизни нету...»

Как-то раз во сне или наяву предстал перед Яшей его любимый конь Тарас, тряхнул золотой гривой и говорит: «Не горюй, Яша, не печалься. Работали мы с тобой дружно, а теперь я своего железного брата тебе пришлю. Пойди на то место, где мы с тобой со смертью встретились, и найдешь там мою подкову, Возьми ее и кинь в огонь. Явится тебе мой железный брат, люби его и меня, Тараса, вспоминай».

Сказал он эти загадочные слова и пропал. Помчался Яша к тому месту, где был завал, смотрит: лежит подкова. Он сразу узнал ее, потому что сам ковал. Смотрит Яша и диву дается: если привиделся ему конь, то почему предсказание с подковой сбылось? Однако поднял подкову, завернул ее в тряпку и сунул за пазуху. Кончилась смена, выехал на‑гора́ и подался в степь. Там разжег костер, бросил в огонь подкову и ждет, что дальше будет... И тут слышит натурально человеческий голос: «Спускайся поутру в шахту, и возле ствола будет тебя ожидать мой железный брат».

Верит Яша и не верит. Однако же дождался утреннего гудка и бегом на шахту. В первую же клеть вошел, спустился под землю. Вышел на рудничном дворе — так называется в шахте околоствольная выработка — смотрит, а прямо перед ним стоит на рельсах конь не конь, а диковинная машина. С виду похожа на вагонетку, только с крышей, а спереди электрический глаз так и светит, так и слепит — смотреть прямо невозможно. Подходит Яша к той чудо-машине, а руки сами собой тянутся к разным колесикам да рычагам в той машине. Удивляется Яша: почему так легко управляет он тем железным конем, как будто всю жизнь на нем ездил? А конь бежит по рельсам, только гул в штреке раздается. И не шесть вагончиков тянет, как Тарас, а двадцать шесть!

Вот так, друг мой, появился на шахте железный конь, и шахтеры назвали его электровозом. Теперь их по всему Донбассу сотни тысяч. А тот был первый.

На этом точка.