Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

Это была настоящая гонка. Дорога, как и её восточная сверстница, оказалась приятной для ходьбы, в худшем случае грунт – мелкие камни, а так – пыль да песок. Холод всё подгонял, не давал задерживаться на макушках сопок, и только раз мы сделали остановку понаблюдать за медведями, оживившими пустынный пейзаж открытых пространств. Километров через шесть стали погружаться в глубокую падь реки Большой Яптаяхи, где, судя по карте, пролегала другая дорога, ведущая из-за перевала крайнего отрога горы Япто-из и уводящая в поселок Свободный. Вскоре пустынные верховья сменились кедровником и лесом, а яркие вечерние проблески – незаметно подкравшимися сумерками. Искомой дороги не видно, но я носом чую, что она есть там, внизу, вьётся за шумом горной реки. На крутом склоне хлесткий кустарник, курумы, наше движение совсем замедляется, но всё же мы продолжаем упорно продвигаться к реке и успеваем спуститься к ней до наступления темноты. Я падаю перед рекой на колени, жадно впиваюсь в поток губами и пью, не в силах остановиться… Вот они, истинные покорность и почитание!.. На всём протяжении Хальмерьюиза воды не было.

Вечер полон романтики. Только что были в гостях у грозного ветра, а теперь вокруг тишь да благодать! Открытые пространства сменились густыми ельниками, тонкие ветви берез цепляют гроздьями многочисленные звезды. Теплые цвета заката давно померкли, небо подготовило мир к покою и сну, постелив холодное покрывало. Наш огонь сверкает под мерный шелест реки и отщелкивает в воду злостные угли, с рваного берега заглядывает в её черную глубину, для него вечно недоступную и таинственную… Я сижу на краю огромной глыбы и смотрю, наслаждаясь моментом, который всегда только один в мире и существует, как трепещут огонь и звезды в быстротечной реке. И это нисколько не надоедает, наоборот, хочется, чтобы так продолжалось всегда.

О этот мир, богатый сладко!..

Незримо-призрачными днями,

ночами, тайнами мечтами,

и звуком, и щелчком, и сном.

Я помню то, сказать о чём

скажу – но рассказать не смею,

затрону лишь, не завладею…

Иначе растревожу гром,

и станут ветви шевелиться,

роптать, скрипеть, а пни – рожиться,

кустарники шипами злиться…

Спеняясь, мхи тропу собьют,

трясины стороны сомкнут,

с утробным звуком подойдут,

и ты застынешь, напрягаясь,

зрачками с темнотой сливаясь…

А ветви ближе наклонятся,

Стволы, переступив, сростятся —

и дух остынет твой, вспугнётся,

и обречённо ввысь взметнётся…

Молчу, молчу. О том не смею —

То не моё… Вот стану зверем,

Тогда скажу, что плачет вьюга…

Но мы тогда… Поймем ль друг друга?

Дорогой романтиков

Свободный! Как можно не побывать в посёлке с таким замечательным названием? Пускай и заброшенном.

Дорога, как и показано на карте, резко свернула от гостеприимного, располагающего для стоянок берега Большой Яптояхи и ринулась вверх. Крутой подъем сопровождался светлым лесом, полным тенистых, размашистых кедров, окроплённых светом полян, медвежьих следов и неугомонного верещанья кедровок. Но на прореженном лиственницами водоразделе на нас накатил сумрак, нежеланная сизая тучка сыпанула на зелень град и мигом забелила её. Здесь старая дорога неожиданно затерялась в стланике, чтобы затем снова найтись уже в лесу, сделать пируэт среди скал и вывести к тальниковым кущам ручья Зеленый, откуда должна была начать второй, основной подъём. На спуске мы озадачились той высотой, на какую теперь предстоит взобраться, но нисколько не задержались на Зелёном, сразу отправились по прямой вверх. Вскоре дорога покинула зону леса и незаметно переросла в прерываемый заросшими оползнями серпантин, по которому мы решили не петлять, а сокращать прямо по кручам через камни и ягодники. Перевал замаячил впереди серой птичкой-ложбинкой, чудом сохранившейся среди мрачных склонов, далеко не сразу. Только с третьего подступа я убедился, как на самом деле до него далеко. Пятьсот метров подъёма оказались не шуткой, мы останавливались через каждые пару десятков шагов, чтобы перевести дух, и только через два часа показались наверху. Ложбина оказалась ровным и лишённым какой-либо растительности, насквозь продуваемым местом. В качестве ориентира старатели лет тридцать назад вертикально установили лопату, надёжно зафиксировав её среди камней. На удивление, отдыхать на перевале не стали, усталь как рукой сняло, сразу захотелось вниз. Разбирало любопытство: посёлок должен быть чуть левее, за небольшим бугорком, перебравшись на который мы и предполагали увидеть его как на ладони. Так и случилось. «Здравствуй, Свободный! – не мог сдержать порыв я. – Не думал, что и в самом деле увижу тебя. Я же всего лишь мечтал!» Ответом был сам он, чередой светлых домиков закрасовавшийся на склоне у грозно подступившего леса. Домики, около десяти штук, выстроились двумя рядами вдоль дороги, имеющей статус, судя по вскоре обнаруженному указателю, никак не меньший, чем улица Свободная. Быстрый ручей ниже тоже обладает соответствующим общей концепции названием, его имя Свободненский. Ну скажите, какой путешественник не захочет побывать здесь?

Дома, смотрящиеся почти как новые, просторны внутри. Сохранилось много утвари, печи, кровати не тронуты. Будто бы люди ушли отсюда только вчера, а не пятнадцать лет назад, в 1991 году. Свободный – местечко, затерянное в горах. Это самый отдалённый, труднодоступный и сохранившийся в первозданном виде геологический поселок из всех остальных. Расположившись в небольшой горной ложбине, защищённый склонами со всех сторон, он находится в стороне от каких-либо туристических маршрутов и доступен только через перевалы.

В Свободном располагаемся на ночлег. Ровного места нет, домики собраны прямо на склоне. Мне не терпится произвести осмотр всего посёлка, и я начинаю ходить взад-вперёд, а затем возникает мысль побывать на соседнем гребне, полазить по многочисленным кварцевым отвалам старого рудника и обойти распадок по кругу. Так я и провожу остаток дня, спускаясь в многометровые геологические канавы, заглядывая в затопленные штольни, изучая брошенное оборудование – свидетельствуя новейшую историю и запечатлевая её на последнюю плёнку фотоаппарата. На самом верху лежит огромная цистерна для солярки, способная вместить горючего тысяч тонн этак с сотню. Чтобы такую штуку сюда завести, вертолётчик должен был хорошо постараться. Неподалёку бродит медведь, не обращая на внезапное появление человеческой фигуры совершенно никакого внимания. Некоторое время наблюдаю за ним, но начинается дождь. Медведю вода с неба ничего, видно, даже освежающе приятно, а мне становится зябко, и я собираюсь уходить вниз. Напоследок медведь замечает движение, и наши взгляды невольно встречаются. Глядим друг на друга