Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

же тут могут быть тёплые проявления души?., какая же тут любовь?.. Да этого и ожидать уже нельзя, потому что та и другая половина, потеряв всё чарующее и идеальное, только материально, как-то грубо скотски смотрит на обоюдные отношения и словно не претендует на непостоянство!..» Прошло более полутора века с момента произнесения этих слов, а как звучат они и сейчас! Да, люди разучились радоваться всему простому, приучившись ценить скороспелые удовольствия больше, чем глубину чувств, которые ощущения вызывают. Сегодня понятия «кривить душой» даже не существует!.. Ибо оно отжило, и кривят все… Потому что иначе выжить, жить «нормально», считается почему-то невозможным. И возвращаясь к теме природы, мне хотелось бы выделить такое сравнение. Вспомните хоть один день в жизни, когда бы вы не видели человека. И сколько раз вам удавалось встретить медведя, например. Это сравнение говорит нам, как мало опыта общения с миром природы мы все имеем, как убого в чувствах ведаем о нём. Всё человеческое нами избито вдоль и поперёк, но знания эти не приносят нам ни особой радости, ни должного умиротворения. Ибо они, как и весь человеческий мир по происхождению, всего лишь следственны.

Спустившись с холма, я лежал минут двадцать на травке и наблюдал, как гостей катают на вездеходе по кругу вдоль помоек, как они глупо радуются, глотая дворовую пыль. «А ведь я и сам бываю таким, – вспомнилось мне. – Нет, Хальмерь-ю вызывает тяжелые чувства, нужно уходить отсюда». И в тот момент я со всей остротой понял: больше в посёлке мне делать нечего. Но, как вскоре выяснилось, мои приключения на этом не завершались.

У ручья, где начинается дорога из посёлка, меня окликнули люди в форме и поинтересовались, что это лежит в серых мешочках на берегу. «Золото, конечно, – подмигиваю я. – Берите, пока никто не видит, я никому не скажу». Слово за слово, и вот я уже сижу в белом кожаном кресле МИ-8, транспортирующим какого-то там министра с Москвы, потягиваю Chivas Regal со льдом и закусываю деликатесами, в частности – хватаю грязными пальцами красную икру, искусно завернутую в порезанный кружевом яичный белок, и рассказываю о своих приключениях. Работники малой авиации угощают меня не только виски и икрой, но и всем, чем лакомится сам министр, а под конец и вовсе предлагают улететь с ними в Ханты-Мансийск. «А там, глядишь, если с министром договоришься, то часикам к пяти вечера будешь во Внуково». У меня от этих слов чуть стакан из руки не выпал. «Вот бы такое мне предложили в 2002 на Курилах!» – пронеслась мысль. «Нет, – отвечаю, – не могу, у нас маршрут и всё такое». «Жаль, – комментируют лётчики. – Такого шанса у тебя больше не представится. Подумай». Но я всё равно, конечно же, отказываюсь. Тогда работники малой авиации собирают меня «в дорогу». В большой чёрный пакет из-под мусора помещают непочатую бутыль виски и литровые пакеты сока, обкладывают гамбургерами и нарезкой, засыпают фруктами, шоколадом, конфетами, сверху помещают десерты, салфетки и, как выразился командор, «глянцевые журналы, чтоб не скучать». Мешок получается столь неподъёмным, что я еле дотаскиваю его до сарая, где произвожу переупаковку и откуда наконец-таки окончательно выступаю в поход, потихоньку трезвея. И вот, наступает момент, когда я, слоняясь безлюдными просторами севера, не имея самых простых вещей к существованию, таких как спички и нож, начинаю разбрасывать по звериным следам такую экзотику, как апельсиновые корки, оставлять шкурки от бананов на карликово-березовых ветках и стаканчики от йогуртов, которые только вчера были произведены, а завтра уже испортятся, нарочно белеть среди камней. Йогурт же, не имея возможности есть с помощью ложки – извлекая пальцами… А еще сыр рокфор, шоколад, виноградные гроздья, вафельное печенье, маслины и прочее!.. И вся эта невообразимая роскошь оказалась возможной – где?! На Приполярном Урале!

Закат, тонким шелком окинувший простуженную голубизну неба, встречаю на перевале, откуда открывается чудодейственный вид на горы и большую часть вершин Приполярного Урала, все в отличной видимости. Потрясающее лето! Сначала фотографирую останцы, потом забираюсь повыше и медитирую, намеренно избавляясь от мыслей в голове. А их и так нет, одна пустота внутри, как горное пространство вокруг – изначальная картина, образующая её. Странно, должно быть, смотрится черная фигурка человека со стороны, на фоне зарева восседающая на скале. Одиноко и гордо. И жаль, что сегодня выглядит это странно. В такие моменты одиночества и единения с природой чувствуешь в себе могучее дыхание творящей силы, присутствие неземного, дарующего неописуемое ощущение лёгкости и чувство покоя. Покоя души.

Я слышал, как в недрах огонь пробудился,

как в щели глубокие жадно струился.

Я чувствовал – горы вздымаются к выси,

как небо являет дыхание жизни.

Я видел, как в ночь зарождаются воды

и россыпи звёзд первородной свободы.

Как плуг обозначил сквозь время просторы,

как солнце взыграло туманами вскоре.

Как бег колесниц устремился к закату,

как склон за века обращался в покатый.

Прохладу забвенья почувствовал тоже,

как смерть спорошила кровавое ложе.

Как чудо и вера затем забывались,

как боль и утраты взамен появлялись.

Как бег колесниц обратился обратно

чтоб снова понятное стало понятным.

Я слышу, что было, и вижу, что будет,

как вновь умирают, рождаются люди.

Я знаю о том, что никак не случится,

и помню всё то, что должно повториться.

Но близится ночь. Я не знаю, что будет с погодой, и ухожу вниз, на подступ к перевалу, хотя, может быть, в целях достижения ещё большей концентрации необходимо оставаться наверху до самого утра. Разница огромна: впереди поджидает ещё тридцать километров пути, и мне необходимо отдохнуть, отыскав укрытие от ветра и собрав дрова, чтобы, приспособившись, пережить эту ночь без палатки и тента, а дух мой требует всегда действий совершенно иных – зовёт вопреки всему только вперёд… Но я не внемлю ему, я озяб, я боюсь, я слаб верить одному только зову сердца, потому что склонен прежде всего доверять умозрительным заключениям: леса нет, и непогода, темным облаком нахлынувшая сюда, хорошего не принесет. По перевалу разбросаны обломки оленеводческих лыж, немного резины и детали саней. Хожу и собираю всё это, затем устраиваюсь под каменным навесом и разжигаю огонь, у которого надеюсь провести всю ночь.

На перевале еще одно священное место, самое значительное по количеству ненужных