Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

Утро начинается с тарахтения двигателя за кустами, метрах в пятидесяти от палатки проносится вездеход – для нас сегодня это большое событие. Отличные дороги пробиты по обе стороны реки, и встретить человеческий вид на Кожыме – заурядное явление. Минует не более часа, и на другом берегу показываются другие машины, целая вереница УРАЛов. Мы машем водителям руками, они приветствуют сигналами в ответ.

Сегодня денек уже на выданье, и Ваня меняет свое вчерашнее решение.

– Во мне как две личности схлестнулись, – вдруг начинает взахлёб пояснять он. – Одна хочет послать тебя куда только можно и заехать сапогом по небритой физиономии, другая же, наоборот, готова переть рюкзачище дальше. В морду я, конечно же, тебе не дам, так что можешь сказать мне за это спасибо, но никогда не прощу того психа, какого ты из меня сделал за этот месяц.

И вот, в результате этого разговора мы снова оказываемся вдвоём на дороге, чтобы опять шагать прочь от родного дома, а не наоборот, что вроде бы логично, по направлению к нему. Но перед тем, как отправиться в дальнейшее путешествие, совершаем омовение в священной реке, по очереди крестясь водой из закопченного котелка со словами благодарности, за которыми следовало: «Да очистится сей грешник от грязи, пота, комариных укусов, мозолей и потертостей, и да воссияет над его мокрой головой солнце, а желудок наполнится до краев рыбой и прочим, и да будет, Господи, вразумлен раб твой и отстранен взглядом от дома родного, телевизора, и всех вытекающих из заядлого быта последствий, и да будет обращен он помыслами к одной дороге и звездам, став бродягой во имя Отца, Сына и Духа Святаго во веки веков. Аминь».

– Да-а… На кого же мы стали похожи! – вдруг развел руками Иван, на прощание основательно изучив своё отражение в воде, когда мы окончательно ступили на «тропу войны» по другую сторону славной реки, чтобы стойко продолжать слагать ногами нашу «Уралопею». – Страшно подумать!

– С виду – на бомжей, конечно, – подначил я его. – Завидят, – разбегутся.

– То-то и оно… Есть стилисты, вейзажисты, флористы… А мы, спрашивается, кто?

– Ну… история о подобном всегда умалчивает. Да и не всё ли равно? Жизнь прекрасна, – позволил не согласиться я. – С виду мы не ахти, конечно, но по натуре… Свободные люди!

– Вот-вот!.. – покрутил он пальцем у виска. – Никто не сомневается в благородности наших намерений, но встречают то по одежке… Надо бы постираться. А то мимо проедут.

– Что-то до этого момента ты о внешнем виде особо и не вспоминал, – от удивления я замер на месте. – Ваня, очнись! Все эти мысли о «прилично» и «неприлично» возникают в голове из-за близости человеческого мира, откуда приводит эта трасса, веющая духом цивилизации. Тебе нужно успокоиться, приняв данное таким, каково оно есть, и всё. Давай не будем на пустом месте усложнять себе жизнь. Разве ты не понял за этот месяц, что все человеческие ценности условны?

– Трасса, говоришь? – подмигнул тут Иван. – В понимании москвича эта трасса – самая захудалая грунтовка. Мы в одинаковой позиции, поэтому перестань с идиотским видом глазеть на меня. Я пошутил!

– Ясно. Мы изменились, но не перестали бояться самих изменений. И прежние сентенции еще продолжают нас беспокоить.

– И бороться с этим – не обращать внимания. Опять это внимание…

– Сродни медитации. Чем меньше постоянства и вещей тебя окружает, тем меньшего требуешь, пространство в голове высвобождается и заполняется новыми образами. Нужно постоянно себе об этом напоминать, работать над собой. Тогда тебе будет достаточно просто шагать по отличной дороге, окруженной красотами природы, в солнечную даль, вот и всё.

– Все дороги ведут к людям, – заметил Иван. – Правда, и только они.

А чувствовать под ногами твердый грунт и в самом деле было очень приятно. «Нет, – подумал я, – эта дорога не похожа ни на накатанный Кокпельский или упорно пробивающийся вперёд Сынский тракты, ни на дорогу с перевала Хайма, расплывшуюся во мхах, ни на ухоженную вдоль реки Балбань-ю». Я буквально шкурой чувствовал, что это Кожым, и понимал, что невозможно воспринимать его по-иному. Другому человеку в другом осознании такое будет не под силу. Только собственными ногами явившись сюда ты оценишь всем своим существом до такой степени, когда обычная река становится Иорданом. Вот она, негласная роль медитаций и аскетизма: разумная деятельность не может помочь росту психики ничем, только путь переживаний способствует развитию её, «пробуждает» тело, воплощает мечты. Облюбовав же стоянку разума мы привыкли решать за судьбу, закрываясь от неё, как от ветра камнями, руководствуясь суррогатами искусственной жизни и всецело полагаясь на них, поэтому с детства ничего не хотим пытаться изменить в себе, всё ждем независимого решения собственных проблем… А оно никак не приходит. Настоящая жизнь, дарующая соответствующий результат, требует в жертву настоящих чувств, тебя всего без остатка, и этим она подобна упругой среде, отражающей остроту твоего внимания и возвращающей бумерангом обратно. Иначе и быть не может. С неба, как известно, падают только кирпичи. Бывает, даже железные.

И картина мира стала проясняться для меня всё чётче, я продолжал читать её, будто раскрытую книгу. «Даже методики существуют, – размышлял я. – Все эти непонятные ритуалы и религиозные концепции, увы, потерявшие былую актуальность сегодня… Они нацеливают внимание должным образом, натаскивают его, как собаку на кость, и картина мира в человеческом представлении невольно начинает видоизменяться, всё более отождествляться с миром природы вокруг, его законами, существующими с давних времён. Почему же на заднем плане они?» И я тут же переосмыслил давно известный мне ответ, связал две страницы в одно ещё раз: люди отстранились от источника природы как от живительного, и теперь её законы искажены пентапризмой мира людей, выстроенного в угоду физиологических удобств, а не духовного развития. Отсюда неверная формулировка сознания изначально, с рождения человека.

– Не отстаём! – баритон напарника возвращает меня обратно к действительности. Иван впереди, вполоборота стоит, дожидается меня. Повернувшись ни больше, ни меньше чем должно быть – словно намеренно выверив своё действие в целях регулировки энергозатрат. «Какими же мы стали другими, – подумалось мне. – Ни лишнего жира на животе, ни ощущения потери времени. Лег, значит, заснул. Открыл глаза, проснулся. А идти всегда “до привала”. Всему наступило своё четко выверенное время, будто подготавливающее человека к часу предназначения… Жизнь стала собранна, исполнена смысла во всём. Даже в мелочах».

– Не будет сегодня людей, – вдруг вырывается неожиданно у меня. – Пусто в душе, им нет места там.

И правда, на открытом степном пространстве, где оленеводы обычно летуют, поскрипывает дверца