Уральская Обь - Дмитрий В. Арбузов

можно и поспать. В качестве места для отдыха напросился в вагончик для бомжей, по-другому этот железный «ящик» было назвать никак нельзя. Нет, там были и матрацы, и подушки, и одеяла, но всё столь грязное и посреди такого мусора, что я двадцать раз пожалел о том, что не прихватил спальник с собой, ибо в лесу на земле отдыхать несравнимо лучше и привлекательней, чем в этом сарае. На моё возмутительное «А нет ли чего почище?» – сторож окинул меня подозрительным взглядом:

– Тебе чего, постели мало? – сказал он, будто между постелью и еловым лапником для путешествующего или просто уставшего человека может существовать какая-то разница.

– Это не постель, – говорю, совершенно не понимая, на чем может основываться его гордая самоуверенность, – а бомжизм.

– Это ты о себе? – заключил сторож презрительно. – Вообще-то здесь приличные люди живут.

Одеты они, и правда, были прилично – рабочие приезжали отрабатывать вахту с Инты, поэтому выглядели современно. Но то, что они не обращали никакого внимания на окружающую обстановку, заставило меня усомниться в их внутренней системе ценностей. «Они даже не замечают этой грязи, безоговорочно подчинившись правилам», – подумал я, глядя на помятое и равнодушное лицо сторожа, отводящего взгляд. Засыпал с острым ощущением неблагоприятности обстановки, усугубляемой, ко всему прочему, леденящей сыростью неотапливаемого помещения, проржавевшие окна которого не закрываются никогда. Отвратительно! Сразу вспомнился чум, шкуры и участливое внимание пастухов, их природой врождённая, беспрекословная доброта.

Проснуться в восемь часов для такого бродяги как я – явление невероятное. Выглядываю из барака когда солнце уже хорошенько припекло землю, а машины отгудели заутреню. Дорожная пыль вьётся столбом, картину дополняет пара свалок железного мусора неподалёку, этого вечного атрибута золотодобытчиков, и мне уже хочется побыстрее сбежать отсюда обратно в любимые горы, чистый лес. Где этот завхоз Александр Борисович?

«А, это ты? Спишь больно много, – в голосе его по-прежнему проскальзывало недовольство. – Весь поселок давно на ногах». С этими словами выдал мне продуктов, но как-то странно, даже не спросив, что нам надо конкретно и сколько нас, на двоих получилось впритык, сгущёнки вообще одна банка, но денег не взял. Я стал искать баул, куда бы всё положить, решил в мешок из-под муки, а в качестве лямок приделать веревки. Мешок мне нашёл крановщик Андрей, а за веревками пошёл к знакомому сторожу. «Где, – говорю, – найти что-нибудь лямки повязать?» – «А, – отвечает, – там, на речке, старая пенька лежит». Даже не привстал, чтобы точно показать. И ножа будто бы у него нет, режь чем хочешь, одним словом – твои проблемы. Зато спросил: «Что, продукты бесплатно дали?» Сразу видно, что неохотно друг другу люди навстречу идут, что они завистливы, не как Степан или Герман.

Пенька оказалась дрянная, нашёл другую верёвку, – кое-как собрался в дорогу. Что ж, думаю, пора мне и честь знать! Ждать попутную машину в обратную сторону, торчать в грязном продуваемом бараке у меня больше не было ни малейшего желания, вся моя внутренняя природа противилась этому насилию, и я уже мечтал о горном воздухе и лесе как о манне небесной. «Нести большой груз за перевалы легче, чем сидеть как марионетка на привязи здесь», – подумалось мне. Но прежде чем покинуть Хальмерь-ю, я решил дождаться обеда, чтобы хорошенько подкрепиться перед походом, а пока, опять же, не оставаться на месте и обойти посёлок по периметру. Так уж получилось, что моё появление в Хальмерь-ю совпало с прибытием некой общероссийской комиссии на какую-то там важную конференцию, поэтому я, личность хотя и неприглядная, но незнакомая, да ещё и с Canon и Nikon на шее, вызывала у «коренных» жителей особый интерес. Поэтому нет ничего удивительного в том, что меня сначала вежливо пригласили на фуршет, а потом и на саму конференцию. От фуршета я, конечно же, был в восторге, а вот с конференцией пришлось отказать, что вызвало недоумение на излишне приветливых лицах публики. Пока выяснилось, как и что, было уже поздно, а на десерт я не растерялся заглянуть и в столовую. На обратном пути встретилась жеманная девушка, присевшая у тропинки над убогим кустиком голубики. Она была кем-то из гостей, явно из города, и несколько веточек ягод, сгруппированных вместе, умилили её и вызвали восторг. «Бедная, – подумалось мне, – каково было бы её восхищение, увидь она настоящий ягодник? Вот, теперь будет с преувеличением рассказывать подругам, как много всего в тайге есть, не зная этой тайги совсем». Этот эпизод, в другой раз мною бы и незамеченный, сегодня вызвал большую грусть: ведь так, как эта девушка, люди воспринимают весь мир в целом – далёкими от реальности представлениями. Ведь мало кто знает, что за XX век 30 % лесов исчезло с лица Земли с учётом рекультивации; что соболь ещё в начале прошлого века водился на всей широте от Скандинавии до Дальнего Востока; что боровой дичи, в частности тетерь, добывалось сибирскими охотниками в среднем по 70 штук за сутки, яиц рябчиков по – 250 за один дневной обход (за птицу и не считался, одним словом – курица!..), а водоплавающая дичь вообще за добычу не считалась… Что уж говорить о рыбе – ту выгребали возами! Стерлядь на Оби, к примеру, ловили баграми, а осетры в половодье к мужикам в огороды сами заплывали. Да и это ли главное? Посмотрите, так ли люди сегодня умеют радоваться, как раньше? Вот послушаем, что наблюдал охотовед А. А. Черкасов, описывая Сибирь XIX века: «Ещё на моей памяти молодёжь вела себя иначе и в первый же праздник, приодевшись, выходила на девичьи хороводы, бегала в беги, качалась на доморощенных качелях, играла в разлуку, скакала на досках и именно ухаживала за прекрасным полом. Она дышала другим чувством, теплее становилась к своим близким и сердечнее к своей избранной, зная и понимая, что такое любовь!.. Так ли это теперь?.. Увы! Нет и нет!! Ныне хороводы стушёвываются; их составляет как бы нехотя один прекрасный пол, который или заискивает уже сам, или убегает, завидя пьяную вереницу молодёжи… Бывало даже смешно иногда смотреть на игру в горелки, потому что прекрасный пол даже не бегает, а, как бы считая это уже старым, только жеманно ходит. Где же тут быстрота движений, лёгкость, грация?.. Тот огонь, тот серебристый смех, та кипучая жизнь, которые прежде волновали молодёжь, затрагивали ретивое, составляли поэзию?.. Куда же всё это девалось?.. В какой тине оно погрязло?.. Или где и в какой паутине замоталась эта бывшая русская жизнь, неподдельная удаль!.. Бывало, смотришь, смотришь на этих поползух, да и плюнешь невольно!.. Какие