Путь Инквизитора. Том третий. Божьим промыслом - Борис Вячеславович Конофальский

И тогда генерал произносит:

— Карл, я тоже считаю, что Максимилиан имеет отношение ко внезапному отъезду госпожи Ланге.

Лицо старого солдата темнеет, кажется он, до сих пор, отказывался верить в слухи, мало ли что там бабы болтают… Но когда ему об этом сказал сам генерал, человек, который никогда не разбрасывается словами понапрасну…

А Волков и продолжает:

— Коннетабль выяснил, что госпожа Ланге часто отправляла письма, только не на почту в Мален, а передавала через проезжавших купцов, на тот берег реки, Сыч выяснит кому отправлялись те письма. И я думаю, что госпожа Ланге не могла сама решиться на такой… отъезд. — И тут он смотрит на полковника и видит по его лицу, по редким для него, странным движениям руками, что тому очень непросто слышать всё это. Но раз уже они решили промеж себя, что между ними не должно быть недомолвок, Волков и заканчивает: — Карл, она сбежала, забрав деньги, что были выделены на строительство новой церкви.

— О, Господи! — тихо говорит Брюнхвальд. Волков продолжает:

— И теперь меня ожидает очень неприятный разговор с епископом Малена. И посему я хотел бы знать, ну вдруг, слухи не врут и Максимилиан заодно с госпожой Ланге: Карл, куда бы мог податься Максимилиан?

— Он ездил в Хузэн, — едва слышно отвечает Брюнхвальд. — Он ездил туда, я вам говорил о том. Он ездил к матери и брату. Они теперь там живут.

— Хузэн, — вспоминает генерал. — Это же в Эксонии…

— Да, это Верхняя Эксония.

— То края самых лютых, самых отъявленных еретиков, — прикидывает Волков. — Оттуда мне никаких денег вернуть не получится. Ни денег, ни воровки. Если всё так… То они хорошо это придумали.

Никогда в жизни генерал не видел своего товарища таким растерянным, таким удручённым. Даже когда они сидели в осаждённом еретиками лагере, даже тогда, когда положение было ужасным, Карл Брюнхвальд сохранял ледяное спокойствие и впечатлял подчинённых показательным хладнокровием. А тут… Он был просто раздавлен. Перед генералом сидел обессиленный, и даже понурый старик. Который, наконец, поднял на Волкова удивленные глаза и спросил:

— А сколько же там было денег? Ну, тех, что вы приготовили на церковь?

— Не помню точно, — отвечает Волков, — нужно будет спросить у епископа, но кажется двадцать шесть тысяч.

— Святая Дева! — Карл теперь ещё и испуган. — Господь милосердный. — И теперь он уже смотрит на генерала даже с укором. — Но зачем же вы доверили женщине такие деньги?

Этот вопрос очень, очень неприятен для барона. Что называется не в бровь, а в глаз. И вправду? Зачем он доверил слабой женщине этакие сокровища? А всё дело было в том, что он не хотел те деньги держать у себя: уж больно был велик соблазн попользоваться ими, а ещё потому, что не хотел сам заниматься церковью. А доверить эту кучу серебра отцу Семиону… Уж лучше самому их потратить, вот и выбрал её. Идеальная женщина. Набожная. Любящая мать.

Чистая и чистоплотная. И он отвечает своем товарищу:

— Потому что я ей доверял, Карл, так же, как и вам. — Он смотрит на Брюнхвальда, и заканчивает: — Она была идеальна, ну да вы же её хорошо знали и сами. Но у женщин, как всем известно, есть одна слабость… И я наивно полагал, что для неё та слабость, это я сам. Как мы теперь видим — я ошибался. То был не я…

— Предательство… — просипел полковник. Тут же немного откашлялся и продолжил уже в голос: — Предательство бьёт очень сильно, будто наотмашь латной перчаткой в лицо получил. Дух вон, мысли вон… Смятение. Удар вышел знатный. — Он вздыхает. — Но надо собраться… Нам надо собраться, друг мой и принять решение, как и должно мужчинам. — Волкова немного позлило, что в этих правильных словах про предательство, Карл так и не упомянул имени предателя. Ну, ладно, не назвал, так не назвал. Видно, старому полковнику это невмоготу. И генерал простил товарища. А тот и продолжал: — Двадцать шесть тысяч… Это огромные для меня деньги. Я считаю… Ну, если всё окажется… Всё случилось, так как мы думаем, — он опять имел в виду, что госпожу Ланге уговорил на побег его сын, но опять же не называл его, — то по совести, я так же… В общем, я считаю, что половину названой вами суммы… Надобно будет изыскать мне. Это будет честно, хотя для меня и не легко. Уж очень велики деньги.

— То честное предложение, друг мой, — соглашается Волков, и тут же продолжает: — но, во-первых, госпожа Ланге не смогла забрать свой дом, со своим наделом, а один дом всяко стоит тысяч… Двенадцать, если продавать бездумно и со спешкой. Дом, конечно, записан на неё, но полагаю, что я договорюсь с нотариусами, и её владение в моей земле не будет иметь силы. Так что мои потери тут уже поубавилось. — Здесь Волков делает пазу: — А, во-вторых, от вас мне будет нужно кое-что другое.

И тут в глазах храброго и хладнокровного человека, старого и закалённого судьбою воина, барон вместо радости увидел… Страх. Именно страх. Генерал видел это отчётливо, как и сжавшиеся кулаки полковника. О чём в это мгновение подумал Брюнхвальд? «Видно, думает о том, что я попрошу его о помощи в возмездии, попрошу помощи в наказании его сына, в котором он сам должен будет участвовать. Вот этого старик и испугался».

И тут генералу стало жалко своего товарища и, чтобы тот не сходил с ума, в ожидания его просьбы, ужасной для всякого отца, Волков поспешил ему всё объяснить:

— В Эвельрате, как вы уже, несомненно, знаете, есть торговое подворье туллингенских негодяев. И я намереваюсь вернуть то, что они у меня забрали.

И тут у Карла от сердца отлегло, он даже уселся на стуле поудобнее:

— Да-да, Дорфус говорил мне что-то. И значит, вы решили…

— Да, я решил, — тут генерал делает многозначительную мину, — я решил, что хотя бы ЭТИ НЕГОДЯИ, — он умышлено подчеркнул эти слова, — должны ответить за своё воровство.

— Несомненно, — сразу согласился Брюнхвальд. У него теперь отлегло от сердца, он стал почёсывать себе щёку. — Вы имеете полное право на воздаяние. И по людским законам, и по божьим.

— Я надеюсь на вашу помощь, Карл.

— Да, разумеется, — полковник всё ещё был не похож на себя обычного, но всё-таки понемногу оживал. Он больше не походил на раздавленного унынием старика. — Разумеется.

— Сейчас время обеда, мы с вами пообедаем, а потом придут офицеры, и мы с вами начнём обдумывать наше дело, — предлагает старому