Памятники русской архитектуры и монументального зодчества - Генрих Николаевич Бочаров

широкими лентами, как бы образующими три чередующихся, переходящих друг в друга овала, на горизонтальных — того же типа распластанные шестилепестковые медальоны (по три на каждой обкладке) с вписанными в них «тюльпанами» на стеблях и чешуйчатым узором (центральный медальон). В вертикальных медальонах, завершающихся толстыми S-образными усиками (сверху и снизу), также размещаются различные тюльпановидные цветы, нередко с переплетенными стеблями и всяческими завитками. Вместе с тем резчик стремится разнообразить заполнение основных орнаментальных схем и медальонов, до предела насытить узорочьем всю поверхность врат. Так появляются дополнительные четырехлепестковые цветы-розетки, переплетенные ремни, неожиданно возникающие на канфаренном фоне стилизованные растительные завитки-фестончики и тюльпановидные цветы; мастер словно боится оставить свободное пространство.

Покрывало золотного бархата с могилы Роксоланы, жены Сулеймана Великолепного. Вторая половина XVI в.

И хотя некоторые мотивы этого узорочья встречаются в декоре согдийских и иранских серебряных изделий VII—IX вв., особо близких аналогий основным орнаментальным композициям «корсунских» дверей все же нет[60]. Явное сходство обнаруживают лишь такие элементы резного убранства врат и серебряных восточных сосудов, как чешуйки, грубоватые завитки-листья, пунсонный фон[61]. Однако в целом аналогии VII—IX вв. для врат середины XII в. не могут быть определяющими. При этом следует учесть, что оживленные связи Руси со Средней Азией к концу X в. прекращаются (дирхемный путь практически исчерпал себя). Мотивы среднеазиатской орнаментики в это время в восточноевропейском искусстве встречаются лишь в венгерских древностях, в так называемом «венгерском» варианте[62]. Эти обстоятельства вообще ставят под сомнение какую-либо прямую связь резного узорочья дверей с древнейшей орнаментикой Востока и соответственно позволяют сделать вывод о более позднем появлении орнаментальной резьбы на вратах Софийского собора. В этом плане в качестве определенной аналогии можно привести и такой памятник, как резные бронзовые врата Ватопедского собора, которые Н. П. Кондаков относил к работе константинопольских мастерских конца XIV или первой половины XV в., связывая их почему-то с даром Мануила Палеолога (1391—1425 гг.)[63]. Однако, судя по двум килевидным аркам, под которыми размещены литые фигуры архангела Гавриила и девы Марии, составляющие композицию «Благовещения», а также отдельным резным узорам[64], эти двери, вероятно, следует относить к развитому XV в.

Сами врата разделены поперечными и продольными полосами на четыре поля, каждое из которых в свою очередь обито 25 прямоугольными пластинами. На них резьбой, в глубь металла, нанесены различные узоры (ранее гравированные линии, по предположению Н. П. Кондакова, были затерты красной мастикой или киноварью), среди которых 32 двуглавых орла и василиска — «драконы с крыльями, львиными лапами и завившимися хвостами ящеров»[65]. Ряд других пластин, как замечает Н. П. Кондаков, имеют орнаменты «совершенно иной схемы и не византийского стиля, но западного: две птички, обернувшись головами в стороны, клюют плоды, напоминая узор на венецианских и флорентийских тканях»[66]. Среди растительных узоров, частично помещенных в двойных переплетениях овальных медальонов, как и на вертикальных обкладках «корсунских» врат, встречаются сходные кринообразные шишки и другие элементы декора. Любопытно, что некоторые узоры на пластинах ватопедских дверей как бы предвосхищают будущие растительно-цветочные формы, характерные для более поздней турецкой орнаментики. Очевидно, среди мастеров, участвовавших в украшении врат, был ремесленник, хорошо знакомый с мотивами восточной, но не столько традиционной, сколько более новой, орнаментики, складывавшейся на территории Османской империи[67].

Более близкие аналогии основным узорам «корсунских» дверей также встречаются в восточной орнаментике XV—XVII вв. Так, фестончатые медальоны, но более четкие, нежели распластанные, незавершенные медальоны врат, имеются на турецких коврах и тканях XVI—XVII вв.[68] Нередко их заполняют тюльпаны, гвоздики и другие цветы, произрастающие на трех стеблях, т. е. так же, как и на «корсунских» вратах. Такие же фестончатые медальоны украшают и многие металлические произведения, но в тканях они получили преобладающее значение, и возможно, что именно с них перешли в декор различных изделий прикладного искусства. Именно поэтому медальоны «корсунских» врат, как и заполняющие их цветы, вызывают ассоциации с узорочьем восточных тканей (см. илл.).

Чаша XVI в. Серебро, чеканка, резьба. Музеи Московского Кремля.

Уже упомянутые тюльпановидные цветы — основной узор всего резного убранства врат — трактованы мастером весьма обобщенно, абрис цветов в «профиль» очерчивается твердо и энергично. Однако, несмотря на обобщенность и плоскостность изображения, цветы легко опознаются — это тюльпаны, конкретность которых подчеркнута штриховыми насечками-линиями. Они, конечно, несколько отличаются от роскошных, подробно и тщательно проработанных тюльпанов, украшающих турецкую керамику и ткани конца XV—XVII вв.[69] Упрощенность, лаконизм основного узора «корсунских» врат говорят о том, что резчик-орнаменталист, ориентируясь на круг изделий с изображениями тюльпанов, использовал в качестве образца не классические столичные образцы, а вещи, созданные на периферии Османской империи, т. е. те, в декоре которых преобладают орнаментальные мотивы, прошедшие определенную стадию упрощения и стилизации. Среди произведений этого круга отчетливо выделяется своим своеобразием и близостью ряда мотивов резному узорочью врат большая группа вещей, созданных сербскими и турецкими мастерами на Балканах в XVI—XVII вв.[70] Это по преимуществу чаши разнообразные по размерам и украшению, с пунсонным фоном и чеканными узорами, зачастую размещенными в несколько грубоватых шестилепестковых розеттах-клеймах, очерченных широкими полосами, т. е. так же, как и на софийских вратах.

Медальоны подобного типа украшают чашу начала XVI в. (см. илл.), созданную ювелирами Дубровника, интерпретировавшими мотивы не только турецкого, но и западноевропейского, в частности итальянского, искусства[71]. Сербские чаши, созданные в других центрах, отличаются большим воздействием турецкой орнаментики; порою трудно различить, кто был автором этих вещей, «сербский серебряник турецкого ига или же турецкий, работавший на территории Сербии»[72]. На этих чашах также встречаются медальоны, близкие медальонам «корсунских» дверей[73]. Ряд подобных медальонов, как и на новгородском памятнике, заполнен мелкими резными чешуйками[74]. Нередко мишени на дне таких чаш обрамляются чеканным либо резным узором в виде гирлянды тюльпанов. На чаше, хранящейся в фондах музеев Московского Кремля, изображены тюльпаны, почти идентичные цветам «корсунских» дверей[75]. Размещенные в новгородских медальонах тюльпаны на трех изогнутых стеблях с грубыми многолепестковыми листьями известны по рисункам тканей, узорам одежды, декору чаш и т. д. В частности, наиболее близкий вратам узор подобного типа украшает четыре клейма-медальона мелкой, почти плоской сербской серебряной чаши XVI—XVII вв. из фондов Музеев Московского Кремля[76]. Однако в основе своей этот узор восходит к турецкой орнаментике XVI в.: в ритмически повторяющейся последовательности цветы на трех стеблях (аппликация) украшают