Издательский проект Петра Первого. Илья Копиевский и новые русские книги - Юрий Петрович Зарецкий

(«книги церковныя Славянския Греческия со исправлением всего православнаго Устава Восточныя Церкви, печатаются в Нашем царствующем граде Москве»)38. Второе ограничение относилось к изданиям о Сибири и восточных российских владениях – привилегия на них раньше уже была дана Петром «московскому торговому иноземцу» Избранту Идесу39. Последнее, третье, относилось к политическому содержанию продукции Тессинга. Оно недвусмысленно требовало, чтобы изданные в его типографии книги прославляли русского царя и Российское государство, не содержали никакой на них хулы и были обращены во благо его подданных:

…Чтоб те чертежи и книги напечатаны были к славе Нашему, Великого Государя, Нашего Царскаго Величества превысокому имени и всему Российскому Нашему Царствию, меж Европейскими Монархи к цветущей наивящей похвале и ко общей народной пользе и прибытку, и ко обучению всяких художеств и ведению, а пониженья б Нашего Царскаго Величества превысокой чести и Государства Наших в славе в тех чертежах и книгах не было40.

Добавлю, что это последнее требование – одно из первых документальных подтверждений усилий Петра по созданию благоприятного образа русского государства и его правителя в печатном слове. И одновременно – убедительное свидетельство его отчетливого понимания сугубой важности изобретения Гутенберга для распространения общественно-значимых сведений.

Почему Тессинг

Ян Тессинг принадлежал к одной из известных в Амстердаме купеческих семей и являлся старшим из трех братьев41. Дело они унаследовали от их отца Хендрика Тессинга, имевшего давние связи с Московией, в частности в качестве участника крупного контракта по доставке мачтового леса из Архангельска в Амстердам. Кроме закупок леса, Хендрик занимался еще сбытом готовых мачт в Европе и другими коммерческими операциями, не связанными с лесоторговлей. Свои дела с Россией он обычно вел из Амстердама, однако с 1657 года несколько раз посещал и Архангельск. Судя по всему, его торговля шла вполне успешно – во всяком случае ко времени кончины купца в 1680 году его сыновья Ян, Эгберт и Фредерик, которым тогда было соответственно 21, 19 и 16 лет, получили солидное наследство.

Ян и Эгберт, продолжая дело отца, занимались закупкой в России мачтового леса, продавали там сукно и изготавливали пиломатериалы. В конце столетия дела Тессингов стали требовать длительного пребывания братьев в Архангельске и Вологде, где младший Фредерик торговал сукном. Ян, находясь в России, немного освоил «московский» язык и в Архангельске, судя по всему, однажды был представлен Петру42. Впоследствии это знакомство, по-видимому, сыграло свою роль в его отношениях с царем: когда в августе 1697 года Петр и его свита прибыли в Амстердам, Ян быстро сошелся с русскими и стал оказывать им разного рода услуги. В частности, вместе с другими голландскими купцами выступил посредником при размещении военных заказов Петра в Европе: на литье пушек, закупку мушкетов и кремниевых ружей43.

Давние связи дома Тессингов с Россией явно способствовали расположению Петра к Яну. О степени близости их отношений можно судить по тому, что Петр бывал в его доме (по его собственному свидетельству – «на загородном дворе купца Яна Тессинга в компании»), где вел беседы с хозяином и другими гостями о кораблестроении44. Не вызывает сомнений, что разговоры царя в доме купца вопросами кораблестроения не ограничивались. По-видимому, после одной из таких бесед в ноябре 1697 года, получив предварительно одобрение Петра, Ян подал послам «мемориал о понижении вывозных пошлин на мачтовые деревья в Архангельске»45. В нем он приводил аргументы в пользу снижения государственных сборов ради успешной конкуренции русского порта с Нарвой и Ригой. Вероятно, в это время у Петра и созрела мысль предложить предприимчивому купцу печатать в Амстердаме русские книги.

Рискованное предприятие

На первый взгляд кажется, что согласие Тессинга на это предложение русского царя (судя по дальнейшему развитию событий, даже охотное) выглядит довольно неожиданно – известно, что по роду своих занятий он никак не был связан с книгоизданием и не обладал знаниями, необходимыми для организации славянской типографии. Однако еще большая его трудность в этом новом деле заключалась в составлении учебных книг на русском языке, который он знал явно недостаточно. Как уже говорилось, Тессинг говорил по-русски, а в письме Петру от 8 (18) июля 1698 года утверждал даже, что занимается переводом с латыни биографии Александра Македонского (хотя, скорее всего, перевод по его заказу делал другой человек, о котором будет подробно сказано дальше)46. Тессинг должен был также знать латынь (по крайней мере, на гимназическом уровне) и немецкий язык (на нем написаны несколько из его писем). Вполне также вероятно, что, как и немало голландцев того времени, он в какой-то мере владел еще французским. Мы знаем также, что он собирал предметы искусства и антиквариат, писал стихи, то есть был человеком, как мы бы сегодня сказали, вполне культурным и образованным47. Однако никаких специальных знаний и никакого опыта составления русских книг научного содержания и организации русской типографии он явно не имел. Это значило, что для реализации договоренности с русским царем ему нужен был партнер (или помощник) для решения нескольких сложных задач.

Им должен был стать человек, который не только хорошо знал церковнославянский и разговорный русский, но и владел основными языками европейской науки – современными и древними. К тому же этот человек должен был иметь достаточно знаний и умений, чтобы сделать понятным содержание трудов ученых европейцев российским читателям. В общем, не вызывает сомнений, что, соглашаясь на предложение царя, купец брал на себя очень непростые обязательства.

Впрочем, риск, которому он себя подвергал, заключался не только в перечисленных трудностях, но и в коммерческой стороне нового предприятия. Вряд ли для Тессинга, как и для других голландских купцов, торговавших с Московией, было секретом, что особого коммерческого успеха от продаж там «ученых» книг ожидать не стоит48. Безразличие московитов к учению в Европе того времени вообще считалось чем-то само собой разумеющимся. О полном отсутствии у них тяги к наукам на протяжении по меньшей мере двух столетий писали иностранцы, посещавшие владения русских государей. Самым известным автором среди них был Сигизмунд Герберштейн, «Записки о Московии» которого в XVI веке выдержали десятки изданий на немецком, латинском, итальянском, английском языках. Это сочинение Герберштейна часто издавалось под одной обложкой с рассказами о Московии Паоло Джовио и Антонио Поссевино, свидетельствовавшими о том же самом. Голландцам, интересовавшимся русскими делами, должна была быть известна и книга Жака Маржерета «Состояние Российской державы и Великого княжества