Пушкин и Толстой. «Академические» загадки биографий - Всеволод Васильевич Чубуков

словесности и сделал критический разбор этого выступления, содержавшего политические обвинения в адрес романтической (русской и французской) литературы. Поэт описал это заседание в журнальных статьях, вышедших в его «Современнике»: «Мнение М. Е. Лобанова о духе словесности как иностранной, так и отечественной» и «Российская Академия». В них он признавал, что «Российская Академия, уже принесшая истинную пользу нашему прекрасному языку и совершившая столь много знаменитых подвигов, ободрила, оживила отечественную словесность, награждая достойных писателей деятельным своим покровительством, а недостойных – наказывая одним ей приличным оружием: невниманием»[27], и согласился, что «Академия есть страж языка; и поэтому должно ей со всевозможною к общей пользе ревностию вооружаться против всего несвойственного, чуждого, невразумительного, темного, ненравственного в языке. Но сие вооружение ее долженствует быть на единой пользе словесности основанное, кроткое, правдивое, без лицеприятия, без нападений и потворства, непохожее на те предосудительные сочинения, в которых под мнимым разбором, пристрастное невежество или злость расточают недостойные похвалы или язвительные хулы без всякой истины и доказательств, в коих одних заключается достоинство и польза сего рода писаний»[28].

П. А. Катенин, с которым Пушкин был дружен в течение двух десятков лет и заседавший с ним в академии, вспоминал: «Генваря 7-го 1833-го года мы оба приняты в члены… Российской Академии, куда и явились в первый раз вместе; сначала довольно усердно посещал он ее собрания по субботам, но вскоре исключительные толки о Словаре ему наскучили, и он показывался только в необыкновенные дни, когда приступали к выбору новых членов взамен убылых»[29]. Потом поэт решил подавать свой голос по почте. П. А. Катенин, так же как и Пушкин, очень быстро охладел к академическим заседаниям. Однако первые два-три месяца после своего избрания вёл себя очень активно.

Неожиданно для себя Пушкин получил пригласительный билет на годичный акт Петербургской Академии наук. Он удивился – зачем они его зовут туда? И всё же принял участие в заседании 29 декабря 1836 года: «В передней комнате, перед залом, он встретился с Н. И. Гречем – с поклоном чуть не в ноги: Батюшка, Александр Сергеевич! Что за прелесть вы подарили нам! Ваша “Капитанская дочь” чудо как хороша! Только зачем это вы, батюшка, дворовую девку свели в этой повести с гувернером… Ведь книгу-то наши дочери будут читать!… – Давайте, давайте им читать! – говорил в ответ, улыбаясь, Пушкин»[30].

Менее чем через месяц, во второй половине дня 27 января 1837 года, Пушкин отправится на Чёрную речку… На стыке ветреного петербургского дня с быстро наступающими зимними сумерками, в начале шестого часа пополудни первый поэт России получил ранение, оказавшееся смертельным. В нестерпимых мучениях и страданиях ему оставалось жить чуть более сорока пяти часов. Лейб-медик Ефим Иванович Андреевский закрыл Пушкину глаза.

На следующий день после скорбной кончины, в субботу, 30 января, состоялось в том году по счёту 5-е заседание Российской Академии. Во главе с президентом А. С. Шишковым в «присутствии было» пятнадцать академиков: А. Н. Оленин, А. Х. Востоков, В. А. Поленов, П. А. Загорский, А. А. Ширинский-Шихматов, М. Е. Лобанов, И. С. Кочетов, Д. И. Языков, В. И. Панаев, Б. М. Фёдоров, С. В. Руссов, В. М. Перевощиков, К. И. Арсеньев, П. П. фон Гец. Десятый, последний пункт повестки собрания непременный секретарь Д. И. Языков «исполнил печальный долг возвещения о кончине Действительного члена Академии Александра Сергеевича Пушкина, последовавшей сего 29 января на 37-м году от рождения… Собрание приняло с величайшею скорбью сие печальное известие»[31].

Подавляющее большинство присутствовавших из городских слухов о дуэли уже знали, а о смерти поэта – не более четырёх человек. Академики вставанием почтили память Пушкина. Наступило тягостное молчание. После этого сообщения все присутствовавшие долго не могли сосредоточиться, чтобы продолжить и так затянувшееся заседание. Наконец, судя по протоколу, было «определено: Во уважение заслуг, оказанных покойным, Российской словесности, написать на счет Академии портрет его и поставить в зале собрания»[32]. С большой долей уверенности полагаю, что это предложение могло поступить от Шишкова, Языкова или Оленина, потому что все три академика высоко ценили талант поэта и находились к нему «в хорошем расположении своей души». На этом заседание завершилось. Из пятнадцати человек протокол подписали лишь восемь академиков. Такого случая в истории академических заседаний не было никогда. Немудрено, что кто-то в потрясении об услышанном мог и растеряться, а кто-то в расстройстве и запамятовать о своей обязанности.

После смерти 19 октября 1841 года А. С. Шишкова, по счёту четвёртого руководителя, но первого президента Российской Академии, император Николай I Высочайшим Рескриптом повелел присоединить Российскую Академию к Императорской Академии наук, чтобы «общее название Императорские соединенные академии» включало три отделения: физико-математическое, русского языка и словесности и историко-филологическое. В круг вопросов второго отделения вошли ещё и «основательные исследования свойств русского языка, начертание сколь можно простейших и вразумительнейших правил употребления его…».

Таким образом, как самостоятельное научное учреждение Российская Академия была упразднена. За 58-летний период её истории, с 1783 по 1841 год, в состав Академии было избрано 187 действительных её членов.

Портрет в академии

Прошло семь заседаний, а то, что раньше было «определено», так и осталось на бумаге. Только 27 марта на 12-м заседании непременный секретарь «довел до сведения присутствовавших, что в собрании академии 30 января и 6 марта сего года (на этом, девятом, заседании вспоминали Н. И. Гнедича. – В.Ч.) положено: написать на счет академии портреты покойных членов академии Пушкина и Гнедича и поставить их в зале собрания»[33]. Это было напоминанием решения того вопроса, который у академиков уже однажды получил положительную оценку.

Секретарь академии Дмитрий Иванович Языков был обязан найти хорошего художника, который смог бы снять копии с известных портретов Пушкина и Гнедича. В Академию художеств он отправил письмо с объяснением просьбы и её мотивами. Ещё 8 марта этот запрос, отправленный из Российской Академии, «попал к Конференц-секретарю г-ну Григоровичу». Понимая важность задачи, его ответ был немедленным: в нём содержалась рекомендация на «г-на Вишневецкого, который принадлежит к числу хороших художников и дарованиями своими обратил на себя внимание Академии художеств. Она признала его “назначенным Академиком”, задав ему программу на звание Действительного Академика (в 1832 году. – В.Ч.) – это является наилучшим доказательством того, что Вишневецкий имеет способность не только хорошо и верно списывать копии, но и писать также оригинальные вещи»[34].

Вслед за секретарём слово взял член Российской Академии Михаил Евстафьевич Лобанов, переводчик, драматург, поэт, историк литературы, страстный коллекционер автографов, заявивший, что «Вишневецкий сам предлагает написать грудные портреты по 300 рублей каждый». По всей видимости, Лобанов рассказал Вишневецкому, они были давно знакомы, о возникших в Российской Академии проблемах. К слову, Вишневецкий по заказу Академии художеств на соискание звания академика уже приступил к работе