Полное собрание стихотворений и поэм. Том IV - Эдуард Вениаминович Лимонов

застят моё зренье,

Единственная, как свеча

Колонна для успокоения…

А больше нет в России мест

Ну разве Кремль с Петром сравнится?

Россия кто? Большая птица

Впотьмах присевшая на крест.

Законы Хаммурапи

Учу законы Хаммурапи,

Чтоб терракотовых вождей

Диктаторов чужих сатрапий

Я понимал бы как людей…

В горячей мгле Месопотамий

Там где поэт Саддам Хусейн

Создал режим гиппопотамий

А янки прыгали в бассейн

Потомки бродят Хаммурапи

Стенают и стреляют вдаль

А с терракотовых сатрапий

Собрали финик и миндаль

Эдем меж Тигром и Евфратом!

…Затем повесили его,

Кадык его объяв канатом,

И снявши смерть на видео.

Ф

И в тело ваше узкое, глубокое.

Моё заходит тело одинокое

И тело ваше, влажное, кривляется,

Сжимается, дрожит и разжимается…

В окно заглядывает небо любопытное

Что в комнате возня парнокопытная

Что фырканья, что стоны, сквернословия

И грива ваша виснет с изголовья…

Ф

Бёдрышки хрупкие ваши

Всех и овальней и краше…

Груша! Какие лекала!

Помню, собакой стояла,

Попкой красивой играя,

Сука моя молодая!

Девка моя! Потрох сучий!

Мучай меня дальше, мучай!

Сдавливай задним проходом,

Путайся, хочешь, со сбродом!

Но приходи, улыбаясь!

Вечером, переминаясь,

Стаскивай куртку в прихожей

Не добираясь до ложа,

Стань моя девочка, doggy,

Шире раздвинь твои ноги…

Старый развратный козёл, —

Ввёл я себя в тебя, ввёл!

«Сука, кобыла, собака…

Вот тебе, вот тебе!» всяко…

Ведь все ушли в конце концов

По-деловому ездят «кары»

Туда-сюда, сюда-туда

Сквозь затруднённые бульвары

Сквозь пережитые года

Еще «полуторки» я помню

Они в резине молодой

А в них стояли, словно кони,

Солдаты потною толпой,

Голов ежи, на них пилотки

Послевоенные улыбки

Тех женщин ботики и «лодки»

Да, были среди них красотки,

Хотя вокруг не пели скрипки…

Рычали краны и прицепы

Собою стройки бороздили

Эфир? «Хованщины», «Мазепы»…

А вдалеке кирпич носили…

Отец мой, в гимнастёрке новой

Журнал он «Радио» читает

А мать стоит на всё готовой,

Но для чего, сама не знает…

По-деловому ездят «кары»

По набережной, где река

Лежит пустая… За бульвары.

А ну-ка выпьем коньяка!

За тех, кто жил, их больше нету

За женщин в ботиках, отцов,

Тех, чей сапог топтал планету

За этих русских храбрецов

Ведь все ушли в конце концов…

Фифи (вид из спальни)

Она на чёртика похожа!

Промежность кремом натирает

Видна мне, как, согнув в прихожей

Колени, в туалет шагает…

Она – моя большая драма

Она – последняя быть может

Моя возлюбленная дама.

Ведь жизни путь-то мною прожит?!

А я в постели пребываю,

Я жду её, сейчас вернётся

Из темноты я наблюдаю,

Как на свету ей всё неймётся.

В век маньеризма эту деву

Живописали бы охотно.

Тонка, изящна, бёдра, чрево, —

Всё хорошо бесповоротно.

На грациозных и высоких

Ногах несётся груша-попа

Там, в недрах жарких и глубоких

Для каждого быка – Европа

Черноволосое отродье!

Еврейка Древнего Египта

Тобой любим я даже вроде,

О, дочка Сциллы и Харибта!

Из окна

Заходит солнце. Дом восточный

Дом генеральский, сильный, прочный

На набережной освещён

Стал бледно-жёлтым, сильный он.

А я, которого квартира

В юго-восток обращена

Слежу с вниманьем командира

На небеса, на времена

Там неба синяя туника

Там пара пятен облаков

Там происходит зло и дико

Общенье бесов и богов

Вниз падает незримый демон

Природа в рёв! Природа в вой!

И мы не знаем точно, где он

Но был визгливый и живой…

Там лапок точки и тире

Там бог клюющий падишаха

И обнажённая, как Маха

У Гойи, стрижена каре

Плывёт Фифи на небосклоне

Лежит, обрублен её хвост,

Бледны её глаза, ладони

Иссечены кнутом корост…

Заходит солнце. Дом восточный

Дом, помещённый над рекой —

Москвой и жёлтый и порочный,

Покрытый солнечной корой.

Послужит местом, где девица

Фифи опустится, вздохнёт

Черноволоса, бледнолица

Через чердак ко мне войдёт…

«От императорского Рима…»

От императорского Рима

В Москве нет ничего, пойми!

Здесь женственность неоспорима

Лишь громко хлопают дверьми,

Но мужественности ноль здесь, Дима!

В Москве как будто бы в улусе

Приземистых сараев ряд

В метро Коляны и Маруси,

Сомкнувшись бёдрами, стоят.

Тот, кто не самка, тот кастрат.

Бездарный город! Монументы

Здесь редкость, если б не Сталин

То изучали бы студенты

Сплошную степь, а Кремль – один.

От императорского Рима

В Москве ну разве что есть МИД

Как храм Змеи, смотри-ка, Дима,

Он над Смоленкою висит.

Степей московских мёрзлый глянец

Мороза неживая гладь

В Москву приедет иностранец

Ну разве только умирать

А не средствасвои влагать…

Прекрасны наших женщин глуби

А вот земля у нас плоха

Шесть месяцев мы ходим в шубе

И нету лоз для коньяка…

Красотки наши безотказны,

Однако, как они глупы!

Мужчины русские бессвязны.

За Геркулесовы столпы.

Глянь внутрь свободных Португалий

Другая жизнь, цветёт лимон

А здесь ни пляжа, ни сандалий

И не танцуют вальс-бостон.

Фифи в Хельсинки

Фифи лежит, во сне я вижу,

С мужчиною большим и рыжим

Под потным этим простаком

И стонет от него тайком…

Фифи раскрыта как тетрадка,

Она забыла обо мне

Там в Хельсинки, под финном сладко

Язык плывёт в его слюне…

Его бесстыдный член в ней шарит!

Её в волнение привёл!

Сейчас ещё разок ударит,

Фифи слаба, ведь женский пол

Настроен на экстаз насилий,

Вот финн ушёл, она одна,

Стук в дверь. Открыла без усилий,

Шеф входит. К шефу, как жена…

Она, нагая, приникает,

А он её меж ног ласкает

И как собачку ставит в позу…

И членом мнёт, мерзавец, розу.

Идёт качание, долбёж…

Фифи, ты и ему даёшь?

Фифи с итальянцами