Философская топология русской культуры - Сергей Александрович Азаренко

в основе каждого существа лежит принцип недостаточности (принцип неполноценности). Это такой принцип, который определяет возможности определенного существа и направляет их. Отсюда следует, что такая принципиальная нехватка не связана с необходимостью полноценности. Несовершенное существо, замечает Бланшо в «Неописуемом сообществе», «не стремится объединиться с другим существом ради создания полноценной общности»[15]. Сознание несовершенности происходит от его собственной неуверенности в самом себе, и чтобы осуществиться, ему необходимо нечто другое или некто другой. Скорее всего, существо стремится не к признанию, а оспариванию, для того чтобы существовать, оно обращается к другому существу, которое оспаривает и нередко отрицает его, с тем чтобы оно начинало существовать лишь в условиях этого отрицания, которое и делает его сознательным относительно невозможности быть самим собою, настаивать на своей самодостаточности.

Согласно П.Н. Савицкому, личность понимается как множественность (соборная или симфоническая), это и индивидуальная личность, и социальная группа или субъект культуры. Культура рождается и развивается как органическое целое, которое сразу проявляется в формах политических, социально-хозяйственных, и в бытовом укладе, и в этническом типе, и в географических особенностях ее территории. При этом главным для Савицкого является понятие «месторазвития», в котором сходятся воедино географический и исторический компоненты. Месторазвитие предполагает единство «общежитий широкого порядка», производящихся на основе «генетических связей» между растительными, животными и минеральными сферами, с одной стороны, человеком, его бытом и духовным миром – с другой. Социально-историческая среда и ее территория «должны слиться для нас в единое целое, в географический индивидуум или ландшафт»[16].

«Не только социально-историческая среда без территории немыслима, но, действительно, не зная свойств территории, совершенно немыслимо понять явления того или иного состава, особенностей и „образа жизни“ социально-исторической среды. Будь поверхность земли хаотична, не будь в ее строении закономерности, невозможно было бы установление категории „месторазвития“»[17]. В действительности дело обстоит таким образом, что геологическое устройство, гидрологические особенности, качества почвы и характер растительности находятся во взаимной закономерной связи, а также в связи с климатом и морфологическими особенностями данной поверхности земли. Савицкий указывает, что социально-исторические среды можно различать по «типам развития»; в то же время в силу закономерностей, присущих строению земной поверхности, можно устанавливать типы географической обстановки, к которой приурочено это развитие; и так как развитие это в протекании своем связано с географической обстановкой, то совокупность условий определяет возможность устанавливать типы месторазвитий.

Каждая человеческая среда находится в своей неповторимой географической обстановке. Каждый двор, каждая деревня есть «месторазвитие». Подобные меньшие месторазвития объединяются и сливаются в «месторазвития» большие. Возникает многочисленный ряд «месторазвитий». Например, евразийская степь есть «месторавитие»; большее «месторазвитие» в отношении к составляющим ее «месторазвитиям» – естественным областям; меньшее «месторазвитие» в отношении всей России-Евразии. Россия-Евразия, как большее «месторазвитие», неограничивается степью, но сочетает степь с зоной лесной, пустынной, тундровой, подразумевает взаимодействие их всех с обрамляющими Евразию странами, отмечена определенными общими признаками. Следующий этап: земной шар как «месторазвитие» человеческого рода. Савицкий задается вопросом: не присущи ли отдельным месторазвитиям определенные формы культуры, независимо от «генетической близости» и расового смешения народов, населявших и населяющих каждое из них? И отвечает, что заимствование и подражание, независимое от «генетической близости» и «расового смешения», тоже должно быть относимо к началам «месторазвития».

Ведь если культура является принадлежностью «месторазвития», то каждая социальная среда, появляющаяся в пределах данного «месторазвития», может испытать на себе влияние этого «месторазвития» и, со своей стороны, приспособить его к себе двумя путями: 1) путем непосредственного взаимодействия между названной социальной средой и внешней обстановкой; 2) путем того же взаимодействия, осложненного привступлением культуры, уже ранее создавшейся в данном «месторазвитии». Благодаря этому культурные традиции оказываются вросшими в географический ландшафт, отдельные «месторазвития» становятся «культурно-устойчивыми», приобретают особый, специально им свойственный «культурный тип». Савицкий считает, что понятие «месторазвитие» можно сомкнуть с понятием культурно-исторического типа Н.Я. Данилевского, у которого каждый такой тип развивал самостоятельным путем начало, заключавшееся как в особенностях духовной природы, так и в особенных внешних условиях жизни, в которые он был поставлен. Каждому из этих типов соответствует «месторазвитие». Возможно, что классификация месторазвитий определила бы иную систематику «культурно-исторических типов», чем простая их постановка в один ряд.

Таким образом, мы видим, что в рамках уже русской традиции мысли были основательно продуманы топологические предпосылки телесной конвергентности (сообращенности) мира и намечена ее спецификация на область культуры, которая предполагает организацию ландшафта, конституирование в нем определенной телесности и специфический характер ее коммуницирования.

1.2. Феноменология культурного воспроизводства

Проблематика культурного воспроизводства оказывается в поле феноменологического прочтения у Э. Гуссерля в поздний период его творчества. Примечательна в этом отношении его работа «Начала геометрии». В ней он рассматривает геометрию и науку вообще в качестве форм, принадлежащих миру культуры. Мир этот целиком и полностью связан с традицией. И науки суть традиции в ряду прочих. В отношении традиции вообще у людей наличествуют некоторые априорные очевидности, поколебать которые не может никакое знание фактической истории. С одной стороны, культурные образования всегда отсылают к человеческим «производящим деятельностям», откуда и может возникать необходимость возвращения к похороненному содержанию под толщей науки и культуры.

С другой стороны, становление традиции не носит причинного происхождения, ибо совокупность ее «образцов» в той или иной форме в какой-то момент вбирает в себя всякая культура. Содержание науки передается тем же процессом, что и все другие формы культуры и традиции вообще. По Гуссерлю, он подобен процессам внутреннего сознания времени[18]. Настоящее в нем не выступает ни как разрыв, ни как следствие прошлого, но как удержание прошедшего настоящего или, иными словами, как удержание удержания. Поскольку удерживающаяся способность живого сознания конечна, то оно сохраняет значения, ценности и акты прошлого в виде осадков и усвоенных форм. Удерживание содержания в традиции в интерсубъективном мире культуры является преодолением удерживающей конечности индивидуального сознания. «Осаждающее удерживание» включено в универсальную форму Живого Настоящего, которое дает себя в диалектике предварения (протенция) и удержания (ретенция). Именно в движении предварения настоящее удерживает себя и преодолевает себя как прошедшее настоящее, с тем чтобы конституировать другое изначальное и оригинальное Живое Настоящее. Без этой вечно обновляемой оригинальности абсолютной изначальности, всегда настоящей и всегда переживаемой в качестве таковой, не была бы возможна никакая история. То, что верно в отношении Живого Настоящего, верно и в отношении того, что выступает в качестве исторического настоящего, ибо оно также всегда отсылает ко всей совокупности прошлого, которое в нем обретается.

Культура сохраняет значимое для людей, и она является единственной вещью на свете, которая сохраняется. Она сохраняет значимое, и сама сохраняется в себе, хотя в действительности она живет не дольше, чем ее