Россия и Запад: война миров - Орехов Дмитрий

была эпоха, какие бы хитроумные планы по собственному обогащению ни вынашивали торговцы, люди всегда нуждаются в воодушевляющем мифе, в литературе борьбы и победы, в историях, в которых безумие, жестокость и хаос преодолеваются мужеством, самопожертвованием и обращением к высшей правде.

Мы слишком долго верили в автономность искусства, которое будто бы лишено прикладного значения и не зависит от ценностей общества. Именно поэтому мы проморгали тот день, когда против нас жёстко включили мягкую силу; именно поэтому мы позволили нашей культуре пасть под бременем скотского мифа, несущего в себе комплекс жертвы, апатию и уныние. Пора качнуть маятник в другую сторону.

Парадоксальная ситуация: в современном российском культурном поле отлично представлены западные колониальные мифы. Мы знаем их назубок, мы включили их в школьные и университетские программы и позволяем им влиять на умы. Между тем вдохновляющий и спасительный для нас Большой антиколониальный миф существует где-то на периферии нашей культуры. В советское время мы активно издавали писателей Азии, Африки и Латинской Америки. В те годы Боливар, Дипонегоро, Хоакин Мурьета, Хосе Марти, Сандино, Аун Сан, Хо Ши Мин, Че Гевара, Альенде, Патрис Лумумба и многие другие были героями, о которых рассказывали книги серии «Жизнь замечательных людей», передачи, фильмы, романы и даже рок-оперы. Мы ставили спектакли и снимали мультфильмы, проводили фестивали и конференции, на которые съезжались писатели и кинематографисты с трёх континентов. Стоило ли от всего этого отказываться?

Большой антиколониальный миф уходит корнями в легенды и эпосы разных народов; он говорит с нами прозой Рабиндраната Тагора, пьесами Воле Шойинки, стихами Йейтса и Пабло Неруды; он подкреплён множеством великолепных текстов литературы отвоевания — литературы, которая возвращает гордость и дарит надежду. Эта литература помогает народам вспомнить своё прошлое и восстановить связь времён, прерванную вторжениями европейских колонизаторов.

Выдающиеся писатели Азии, Африки и Латинской Америки уже отвоевали свои истории, заняли центр нарратива и нарушили все отведённые им границы. Их книги без робости и подобострастия дают оценку Западу на основе ценностей исконной культуры. Эме Сезер, великий поэт Мартиники, пишет свою «Бурю», отвечая Шекспиру на притчу о Просперо и Калибане; индонезийский прозаик Сонтани в романе «Тамбера» щёлкает по носу Дефо, объясняя, как на самом деле захватывали острова робинзоны; нигериец Чинуа Ачебе в романе «И пришло разрушение» даёт ответ Конраду на его «Сердце тьмы», возвращая голос африканцам, которые сами теперь рассказывают о нашествии белых. У Сезера, Сонтани, Ачебе и других классиков литературы отвоевания есть главное — понимание кровной причастности к угнетённым. Они не отказываются от своего исторического наследства лишь потому, что оно вызывает насмешки и презрение белых; они принимают своих родителей, свой дом, свою родину, свою кожу.

К сожалению, голос этих писателей, наших настоящих друзей, в России по-прежнему почти не слышен. Всё это время мы были европо- и американоцентричными; мы страшно интересовались тем, как видит нас атлантическая цивилизация, и старательно, как нам и было велено, мычали, блеяли, лаяли, хрюкали, кукарекали и совали голову в западный ошейник. В итоге мы стали неинтересны — как Западу, так и самим себе. Почему бы теперь не последовать примеру писателей той же Африки? Почему бы не поместить в центр нарратива себя? Почему бы не познакомить Запад с тем, как его видим мы?

Если мы хотим сохранить свой народ и свою цивилизацию, затягивать с этим не стоит. Народ не может жить по негативному скрипту; народ не может жить без настоящих историй. Если ручьи перестанут питать великую реку главного мифа, если искусственные преграды превратят эту реку в болото с затхлой водой, жди беды. Государство, покровительствующее литературе присвоения и её бледной чахоточной сестре, литературе пятниц, обречено. Его культура перестаёт быть цементирующим элементом, и общество рассыпается как карточный домик. За утратой национальной культуры идёт утрата языка, и некогда единый народ разбегается по другим языкам и культурам.

Пространство историй — это орган самосознания и самоосмысления, без которого невозможно сопротивление внешним вызовам и просто независимое существование. Это пространство должно соответствовать Великому нарративу, который уже принят всем обществом. Такой нарратив у нас есть: в XX веке наша страна отбила чудовищное нашествие с Запада и возглавила антиколониальное движение. Время показало, что все остальные цели являются химерами. Это значит, что нашей культуре не обойтись без дружбы с народами глобального Юга; не обойтись без литературы отвоевания; не обойтись без Большого антиколониального мифа.

Этот великий миф-богатырь уже давно мог бы сражаться на нашей стороне, но он спит. Давайте же все вместе постараемся его разбудить.

Глава 2. Мы и они: истоки войны миров

Калач как свидетельство рабской души

Привычка обвинять русских в «авторитаризме», отсутствии «гражданских свобод» и «демократических институтов» имеет давние корни. Уже в XVI–XVII веках в Европе преобладало высокомерное отношение к Московии, как тогда называли на Западе русское государство. Немалую роль здесь сыграли Сигизмунд Герберштейн и Адам Олеарий — авторы первых книг-путеводителей по Руси.

Австрийский гость о русских медведях

Австрийский дипломат Сигизмунд Герберштейн посетил Россию во времена князя Василия III, в 1515–1517 и 1525–1526 годах.

«Все они называют себя холопами, т. е. рабами государя, — сообщает австриец в своих записках о Московии. — Этот народ находит больше удовольствия в рабстве, чем в свободе». Доказать этот тезис Герберштейну труда не составляет. По его мнению, о «рабской русской душе» свидетельствует форма московских калачей. Побывав на пиру у московского князя Василия III, посол записывает: «Хлебы, имеющие форму лошадиного хомута, по моему мнению, означают тяжкое иго и постоянное рабство для всех, кто ест их».

Порицание австрийца вызывает даже такая невинная по нашим меркам забава, как молодеческий бой стенка на стенку. В своём рассказе об этих схватках он не скупится на чёрные краски и делает неожиданный вывод о любви московитов к битью: «Юноши, равно как и подростки, сходятся обычно по праздничным дням… Услышав свист, они немедленно сбегаются и вступают в рукопашный бой; начинается он на кулаках, но вскоре они бьют без разбору и с великой яростью и ногами по лицу, шее, груди, животу и паху… Этот род состязаний установлен для того, чтобы юноши привыкали переносить побои».

Рассказав о суровых морозах 1526 года, Герберштейн, конечно же, не забывает сообщить и об ужасных русских медведях. По его словам, у этих чудовищ зимой пользовались популярностью комфортные дома московитов. Он пишет: «Медведи, подстрекаемые голодом, оставив леса, рыскали по соседним деревням и врывались в дома; когда испуганные крестьяне убегали от них, то за воротами погибали от стужи».