Эпоха Брежнева: советский ответ на вызовы времени, 1964-1982 - Федор Леонидович Синицын

раскрывать свои убеждения даже в ходе анонимного голосования.) На основании социологических данных Б.А. Грушин сделал вывод, что в период правления Л.И. Брежнева критика народом властей приобрела системный характер — произошло ее углубление, обобщение и принципиальное расширение поля объектов[1107]. В высказываниях людей звучало разочарование политикой руководства страны[1108], неприятие существовавшей системы управления и давался скрытый намек на необходимость решительных изменений в данной области[1109].

Среди молодой части советского населения усилился отход от приверженности государственной идеологии, распространялись альтернативные направления культуры, реализованные в том числе в рамках рок-движения. В 1970-х гг. последнее приобрело единую прочную структуру, собственную этику, систему символов и мифов. Усиление влияния западной масс-культуры и ее быстрое проникновение в массы советской молодежи отразилось в появлении в СССР в конце 1970-х гг. — практически одновременно с ее возникновением за рубежом — новой «субкультуры» панков[1110], которая характеризуется особенно сильным выходом ее приверженцев за пределы «государственного поля» (в «гимне» панк-музыки — песне «God Save the Queen» группы «Sex Pistols», впервые прозвучавшей в 1977 г., — королевская власть в Великобритании открыто названа «фашистским режимом»).

Власти с тревогой отмечали рост влияния западной культуры. Выступая на собрании партийного актива в феврале 1975 г., первый секретарь Бауманского райкома КПСС В.Н. Макеев заявил, что «отдельные юноши и девушки копируют наиболее одиозные повадки и манеры своих сверстников на Западе, неопрятностью и цинизмом бросают вызов вкусам и общепринятым нормам социалистического поведения»[1111] (очевидно, говорилось как раз о расширении «субкультур»). В «Справке о недостатках в работе дискотек Оренбургской области», составленной в 1981 г., было отмечено, что руководитель дискотеки Домбаровского района О.Ю. Твердохлеб «увлекается зарубежной музыкой и заявляет, что советские композиторы не умеют писать музыку для молодежи, а из современных ансамблей можно слушать лишь «Машину времени»[1112].

В «западнизации», с одной стороны, сохранялась «материальная» составляющая — по мнению упомянутого выше партийного чиновника В.Н. Макеева, на некоторых представителей молодежи оказывала «магическое воздействие мишура буржуазного ширпотреба»[1113]. Американский политолог Р. Вессон считал, что «советская молодежь в своей приверженности еде, питью и сексу возможно более гедонистична, чем большинство молодежи на Западе»[1114]. По нашему мнению, это не так — как минимум, из-за отсутствия у большинства представителей молодежи материальных возможностей для «гедонистической» жизни.

С другой стороны, возникла новая, более опасная для властей тенденция — «западнизация» стала переходить из «материальной» и «культурно-развлекательной» в идеолого-политическую плоскость. В декабре 1976 г. начальник 5-го («идеологического») управления КГБ СССР Ф.Д. Бобков составил для ЦК КПСС аналитическую справку «О характере и причинах негативных проявлений среди учащейся и студенческой молодежи». В ней говорилось о распространении среди молодого поколения «политически вредной информации, полученной путем прослушивания зарубежных радиопередач». КГБ выявил, что под воздействием западной пропаганды в молодежной среде возник «комплекс отрицательных оценок отдельных сторон» советской действительности, а также «негативное отношение к советским средствам массовой информации». Был сделан вывод, что именно «непосредственное идеологическое воздействие из-за рубежа» провоцировало среди молодых людей «политически вредные проявления»[1115].

В середине 1970-х гг. власти били тревогу, что «аудитория зарубежного радио… расширяется, особенно среди научно-технической и творческой интеллигенции, молодежи». В Москве западные радиостанции слушали 80 % студентов и около 90 % учащихся ПТУ, техникумов и старших классов школ, в Омске — 39,7 % из числа анкетированных студентов. В Эстонии финское телевидение, которое с легкостью достигало территорию этой республики через море, чаще всего смотрели люди в возрасте до 30 лет[1116].

Проникновению западных веяний способствовало расширение туризма. В 1975–1984 гг. 37 млн советских граждан совершили поездки за границу[1117]. Так, в Ярославской обл. в 1970-х гг. количество выезжавших постоянно росло. Этому способствовала политика государства — недовыполнение планов по зарубежному туризму каралось, так как развитию этой сферы придавалось большое значение в деле укрепления и расширения дружественных связей с народами других стран, пропаганды достижений Советского Союза, ознакомлении с достижениями зарубежной науки и техники[1118].

Кроме того, зарубежное воздействие и встречный интерес со стороны советских людей проявлялись во время проходивших в СССР мероприятий с зарубежным участием. Так, на выставке «Фотография в США», которая была организована в Москве в августе 1977 г., около 90 % посетителей составляли молодые люди в возрасте до 25 лет, которые, как выявили власти, задавали американским гидам «вопросы, свидетельствующие о низком уровне потребностей и запросов, слабой идейной убежденности, преклонении перед американским образом жизни. Многие… сами вступали в контакт с гидами, вручали свои адреса и телефоны, договаривались о встречах с ними, сетовали на то, что в стране запрещена пропаганда секса». Характерно указание, что «среди этой части посетителей преобладали лица еврейской национальности», а также что «ежедневно на выставке бывают посетители из прибалтийских республик, в частности из Риги»[1119], т. е. «ненадежные» с точки зрения властей категории населения СССР.

Продолжались изменения в советском социуме, который терял монолитность в своем отношении к власти[1120]. По выводам Б.А. Грушина, ранее в социуме уже выделились три типа масс. Первые два — широко представленные адепты советского строя и составлявшие внушительное большинство законопослушные члены общества, так или иначе поддерживавшие этот строй («конформисты»), которые выражали (как минимум, внешне) доверие к общему курсу и текущей политике властей. Третья группа — меньшинство — находилась в явной или скрытой оппозиции к власти («нонконформисты»)[1121].

Теперь эти типы масс пришли в движение — стали размываться ранее лояльные группы населения и расширялись «псевдолояльные». Такие «псевдоадепты» если и поддерживали строй, то делали это чисто внешне, а на деле питали к нему полное безразличие. Из-за того, что открыто выражать свое мнение некоторым людям не позволял страх (или просто осторожность), у них воспитывалась привычка «думать одно, а говорить другое». Вследствие этого усилилось расхождение между вербальным и деятельностным поведением людей («думая одно, говорили другое, а делали третье»). Практически нормой стало наличие «двух мнений для одного человека — официального, высказываемого всюду, и личного, о котором знают немногие». Некоторые представители молодежи были уверены, что такое поведение чуть ли не обязательно для каждого члена партии[1122]. Как справедливо отмечает А.В. Бузгалин, «в результате возникла страна лжи», когда на партийных собраниях и официальных мероприятиях люди «клялись в верности партии и говорили, что мечтают о коммунизме, а друг другу рассказывали анекдоты о тупых руководителях КПСС и мечтали купить у спекулянта американские джинсы»[1123].

Отдельной разновидностью «псевдолояльных» групп населения были чиновники, занятые в партийном и государственном аппарате[1124], — А.В. Островский назвал их «пассивной оппозицией»[1125]. «Номенклатуру» широко затронула «деидеологизация» —