Актуальные проблемы языкознания ГДР: Язык – Идеология – Общество - Николай Сергеевич Чемоданов

dasselbig lebendig Wort

(«то же живое слово»)

должно было быть их

Richter

(«судьей»)[389].

Эта общая новая ориентация послужила причиной не только того, что раздвинулись региональные границы и расширился круг потребителей: в соответствии с новыми запросами обретали популярность и зарождались новые литературные жанры и комплексы жанров на немецком языке. Сюда относятся информационные листки, лубки, календари, листовки, программы, послания, диалоги и т.п., авторы которых ловко использовали открывшиеся возможности распространения своих произведений через печать. Новые жанровые аспекты литературы продвигались по вполне определенному руслу. Литература этого рода превращалась в могучий инструмент воздействия на сознание, поскольку она развивала свой языковой стиль, наиболее ей подходивший и гарантировавший самую широкую популярность. Таким образом, немецкий язык применялся теперь в широком масштабе также и для целей агитации, полемики, критики и пропаганды. Уже по своему содержанию язык духовной массовой литературы, как, например, проповеди странствующих монахов, более подходил для этих целей, чем деловой и канцелярский язык или различные варианты предшествовавшего тому времени языка художественной литературы. Это особенно проявлялось не столько в прозе, сколько в языке поэзии.

Характерным для этого «народного» языкового стиля было, например, предпочтительное употребление прямой речи и диалога, причем в рамках листовок диалог превратился даже в особый жанр. От периода с 1520 по 1525 г. сохранилось всего около 50 диалогов, которые показывают gemeinen man («простого человека») в процессе беседы и дискуссии[390]. В смысле языковых достоинств диалоги, правда, очень различны, так как не всем из известных или неизвестных авторов удалось добиться создания убедительного стилистического пласта разговорной речи. Но знаменательно уже само существование таких сочинений, особенно из числа сохранившихся анонимных, в которых зафиксирован язык повседневного общения. Обрисуем кратко характерные черты этого языка на примере диалога, отражающего самый низкий стилистический пласт, «Arnauer Wegsprech»[391]. В нем принято, например, такое обыденное обращение: lieber, mein lieber gesell, lieber mein gesell, mein gesell; в обращении к вышестоящим нет особого почтения к сословному превосходству: lieber herr bischoff, lieber mein meyster. Много эмоционально окрашенных междометий и незначащих фраз для выражения утверждения, как, например: ja, о jo, еу jo, ja sicher, frylich, sy sagens, es gelt wol («да»), du hast das geraten («правильно»), или отказа и отрицания: о nein, nein nein, о nein behůt uns got, nichts nichts, nit ser wol («совсем нет»), gar wenig («вообще нет»), nit vmb ein har. Характерны в разговоре также краткие переспросы, как, например: wie daz?, wo her weistu es?, wie geet es aber zů?, was ist die vrsach? Этому отвечает также пристрастие к модальным словам, которые сильнее подчеркивают сочувственное участие и заинтересованность автора. Паратаксис доминирует над гипотаксисом, как и вообще предпочтение отдается приему простого примыкания. Предложения, грамматически недооформленные, в том числе предложения с начальным es, типа

«Es synd die güte byßlin vnd schleck / die in die beüch groß machen»

(«Лакомые блюда и питье обильное / делают брюхо жирное»),

часто соединяются посредством местоименного включения. В прозаических текстах нередки незначащие рифмованные слова, например:

«Yr glerten oder verkerten, verschwind als der wind»

(«Вы, ученые и неучи, исчезните, как ветер»).

Выборку подобных элементов народного стиля, встречающихся у Мурнера, предпринял Лефц[392]. Характерной особенностью этого языкового стиля является также включение пословиц, поговорок, образных и метких выражений, бранных слов. Особенно уместными здесь оказываются издавна существующие языковые шаблоны, отличающие прежде всего народную поэзию в ее устной традиции, которые способны молниеносно вызывать множество ассоциаций. При этом безразлично, какого происхождения такая пословица (sprichwort), называемая также alt(ge)sprochen wort или gemeines wort («старинное изречение, присказка»), античного, библейского или местного, и какой она давности; будучи «широко распространенной в народе», она закрепляет «в образной языковой форме опыт»[393], который может вновь пригодиться в определенной ситуации. Это соответствовало вообще характерной для того времени практике, когда достижения науки и опыт народа имели одинаковую значимость. Составлялись систематические сборники пословиц и поговорок, это делали, например, Иоганн Агрикола, Себастиан Франк, а также Лютер, потому что господствовало убеждение, что

«in den alten sprüchen… und sprichworten»

(«в старых изречениях… и пословицах»)

сохраняется немецкий язык, понятный каждому[394]. Как пишет Шпильман[395], больше всех употреблял меткие выражения и бранные слова Томас Мюнцер. Даже его современник Агрикола в своем диалоге «Dialog zwischen einem Müntzerischen Schwärmer und einem evangelischen frommen Bauern», изданном в 1525 г., вкладывает в уста крестьянина следующее замечание, носящее, правда, осуждающий характер:

«Ein hur auff dem sande, vnd ein holl hippentrager die kunnen gleich woll schelten als der Muentzer»

(«Проститутка на берегу и уличный пустобрех – продавец вафель, они ругаются не хуже Мюнцера»)[396].

Разница здесь лишь в степени, поскольку в литературе того времени употребление бранных слов было общепринятым.

Иностранные слова изгонялись не окончательно. Они оставались в языке, включая его самые низкие стилистические пласты, там, где они были уместны или необходимы. По сравнению со словом reformation, reformacion (также reformatz и reformierung)[397], которое появилось уже в XV веке, веке реформаторских соборов и съездов, и которое было у всех на устах в качестве программного слова с актуальным, хотя и слишком броским содержанием, немецкие слова-заменители besserung и verneuung (Т. Мюнцер) не имели шансов на закрепление в языке, хотя прилагательное neu и было тогда распространено и популярно. Также и слово Evangelium, известное со времен англосаксонского миссионерства в немецком раннем христианство, наряду со словами

goteswort, wort, schrift

(«божественное слово», «слово», «писание»)

превратилось в одно из

«наиболее действенных, закрепившихся и эффективных программных слов великого времени» (Лепп),

и от него могло поэтому образовываться соответственное множество смешанных латино-немецких производных[398]. Иностранные же слова, не относящиеся к религиозному кругу представлений, как, например,

regieren, regiment, regierung

(«править», «господство», «правление»),

должны были обозначать то новое, что в процессе перехода от частного феодального владения к абсолютистскому позднефеодальному государству ощущалось каждым untertan («подданным»). Естественно, что доля иностранных слов в словарном составе последних названных литературных жанров оставалась в среднем сравнительно незначительной; там употреблялись прежде всего широко известные слова с актуальным содержанием из области общественной, политической и церковной жизни. Но и названное выше противоположное течение играло роль. Например, в обращении Томаса Мюнцера к рудокопам 26 – 27 апреля 1525 г. иностранных слов не встретишь,