Актуальные проблемы языкознания ГДР: Язык – Идеология – Общество - Николай Сергеевич Чемоданов

познания, во втором на передний план выдвигаются задачи управления поведением и влияния на мнения. Жанры, которые должны были служить последним из названных целей, возникали в большом количестве как раз в первой половине XVI века. Значительная часть их лексики носила идеологический характер. В связи с ожесточенными идеологическими столкновениями и расхождениями во мнениях, характерными для тех беспокойных десятилетий, разграничения в данной лексике отражают деление на партии, чему можно найти множество примеров у Леппа[423]. Сторонники Лютера, например, сами называли себя evangelisch, их противники называли их lutherisch. Представители новой веры называли сторонников старой Romanisten, Papisten, Sophisten, Thomisten, Summisten, Werkheilige, Lumpenprediger, защитники старой веры называли представителей новой Wortheilige, Wortknechte, Wortprediger, Erzketzer, Heiligenmörder, Papstschänder. Но различные партии вовсе не обязательно использовали различающиеся слова, чтобы выразить свою точку зрения. В то время существовали лозунговые выражения, которые отражали идеи, носившиеся в воздухе, были у всех на устах и которые, с одной стороны, свидетельствовали о растущей общности сфер интересов и тем общественных споров, а с другой – были зеркалом самых противоречивых взглядов и противоположных классовых позиций. И в зависимости от автора высказывания, а также от языкового и культурного контекста мы должны сегодня по-разному их интерпретировать. Изречение крестьянина Маркольфа:

«Sie singen ungliche, der sade und der hungers riche»

(«По-разному поют, кто наелся обильно и кто голоден сильно»)

– из шпруха «Salomon und Markolf»[424] иллюстрирует соотношение языка и идеологии того бурного времени. Довольно часто случалось, что слова не достигали цели, так как люди не понимали друг друга. Говорили на одном и том же и все-таки не на одинаковом языке. Древний символ вавилонского смешения языков вполне можно было отнести к происходившим событиям. Подобной идеологической релевантностью обладало, например, в то время словечко gemein. Насколько различный реальный смысл могло иметь популярное выражение gemeiner Nutzen («общая польза»), показал недавно Г. Шнабель[425]. Это относится и к выражению gemeiner man, которое, правда, еще могло употребляться в старом значении, в качестве оценочно-нейтрального реального обозначения любого «члена общины», крестьянина или горожанина, для определения его прав и обязанностей по отношению к сообществу[426]. Но уже все чаще, в процессе социальной дифференциации в городах, после издания налоговых указов значение этого выражения сужалось, обозначая того, кто стал жертвой на пути раннекапиталистического развития,

«тип пролетария, неимущего наемного рабочего»,

«человека, которого можно нанять на любую оплачиваемую работу»,

«который даже не всегда имел какую-либо специальность»[427].

Соответственно это значение выражения распространялось и на крестьянское население. Поэтому в условиях борьбы первой половины XVI века употребление термина gemeiner man, часто эмоционально окрашенное, следует понимать как почетное обозначение в устах того, кто противопоставлял его große Hansen (символическое обозначение «богатых заправил»), и как пренебрежительное бранное слово в устах другого. Подобное характерно и для

gemeines volk, arme leute, armer man, Karsthans, bauer

(«простой народ», «бедные люди», «бедный человек», «Карстганс» – «Ганс с мотыгой», как символическое обозначение бедного крестьянина, «крестьянин»).

Кроме того, внутри семантики слова bauer благодаря таким определениям, как

edel, auserwelt

(«благородный», «избранный»)

или же

aufrürsch, verstockt

(«бунтарский», «упрямый»),

появилась своя особая оценочная градация. Широко употребительное прилагательное neu («новый») также было тем словом, которое могло разъединять людей, употребляясь вместе с reformacion («реформация») и verneuung («обновление»). Слова приобретали двоякий смысл, как, например, wucher, которое почти уже не употреблялось в положительном значении «одалживание денег под проценты», но прежде всего в отрицательном – «ростовщичество, обираловка». Подобное изменение значений стало одной из причин того, что обозначения, относящиеся к семантическому полю экономической выгоды, перераспределились. Значение слова zins («подать, пошлина, налог») сузилось в определенных контекстах до «возмещения за пользование одолженным капиталом». Различные оценочные смыслы скрываются также за словами gesellschaften и Fuggerei – положительное или нейтральное значение «торговых или производственных обществ совместного потребления», отрицательное значение «монополии, капитализма, ростовщичества»[428]. Аналогично обстоит дело и в отношении такой пары понятий, как

oberkeit, obrigkeit / untertanen

(«начальство», «власти» / «подданный»).

Кажется, гуманист Вимпфелинг первый употребил субстантивированное прилагательное ein bürgerlicher («бюргер») в противоположность к ein ritterlicher («рыцарь») «с подчеркнутой гордостью бюргера». Уже можно говорить об особой социальной этике, когда, например, Эберлин фон Гюнцберг называет проценты unburgerlich («недостойными бюргера»)[429], о новой трудовой этике, когда крестьяне и низший слой трудового городского бюргерства, особенно ремесленники, объединяются одним общим термином arbeiter («рабочие»)[430]. Эмоциональный настрой простого человека против класса эксплуататоров и господ выливался порой в коверкание иностранных слов, в сатирическое переиначивание слов, что точно показывает, насколько разные ассоциации могло вызывать одно и то же слово у разных сторон. В диалоге о Реформации в «Arnauer Wegsprech» хозяин борделя реагирует на фразу епископа

«Der fiscall můß es bezahlen»

(«Фискал должен это оплатить»)

вопросом:

«Kůnz was heist frißgar?»

(«А что значит жри все?»)

[игра слов fiscall – frißgar. – Прим. перев.]

Слуга же его поправляет:

«Es heist nit frißgar / sonder fiscal / das ist meins G. h. geltsamler oder einzieher oder seckelmeister»

(«Сказано, не жри все, / а фискал. / Это, по-моему, сборщик денег или казначей»).

Так же метко suffraganeus («викарный епископ») переиначивается в sufs gar vß («пропей и нас»), а official («официальное лицо») в affencial (ср. affe «обезьяна»)[431]. И равные друг другу по образованию противники также подчас использовали этот способ, как, например, Эмзер в полемике с Лютером:

«Ist das ein reformation oder deformation?»

(«Это реформация или деформация?»)[432]

По этой теме, правда, нет достаточно подробных исследований, чтобы придать отдельным наблюдениям и веским предположениям прочную основу.

5. Заключение

Представляется бесспорным лишь одно, что первая треть XVI столетия была эпохой особенно стремительных, глубоких и поэтому так или иначе затрагивающих каждого перемен в области производственных отношений, которые ускоряли возникновение межрегиональных и национальных торговых связей. Вместе с тем это была эпоха особенно оживленной коммуникативной активности антагонистических классов в условиях кризиса феодального строя. Это создавало все предпосылки и способствовало созреванию объективной необходимости образования национального литературного языка, который бы удовлетворял потребностям и запросам всех носителей языка во всех областях жизни, от его разговорного варианта и вплоть до языка науки. Хотя для завершения этого процесса и требовались еще столетия, тем не менее уже