Империя боли. Тайная история династии Саклер, успех которой обернулся трагедией для миллионов - Патрик Рэдден Киф

хранил свою коллекцию. (По очевидным причинам больше не хранившаяся в «Метрополитене», она теперь занимала павильон в помещении склада на Верхнем Ист-Сайде[999].) Она жаловалась, что дети Артура участвуют в очернительской кампании[1000], стараясь изобразить ее как «жадную, беспринципную, хваткую вдову», пытающуюся «обогатиться за счет других». Она по секрету сетовала одной подруге[1001], что скандал с семьей Артура угрожал не только его благотворительным проектам, но и ее «собственным доходам», которые оказались «в значительной мере удержаны».

Со своей стороны, дети Артура в юридических документах утверждали, что Джиллиан «движима либо алчностью[1002], либо злым умыслом, либо мстительностью». Были иски и встречные иски, письменные и устные показания, десятки адвокатов, тысячи оплаченных рабочих часов, бесконечные тяжбы. Ни одна биржевая акция, ни одна статуэтка не осталась неопротестованной. Эта битва обрела собственную жизнь, развернувшись в какую-то диккенсовскую сагу, тянувшуюся годами, – в «дело Саклера»: такое название получил этот процесс. В 1993 году дом «Кристи» подготовил крупный аукцион Артуровской коллекции керамики эпохи Возрождения, но в последнюю минуту был вынужден его отменить[1003], после того как Джиллиан добилась судебного запрета на его проведение. По некоторым оценкам, тяжба за имущество Артура обошлась Саклерам более чем в 7 миллионов долларов[1004]. Но, вероятно, реальная цифра была намного больше.

Последние пятнадцать лет своей жизни Артур тесно сотрудничал с персональным куратором[1005], женщиной по имени Лоис Кац, которую переманил из Бруклинского музея. Но когда была выстроена линия боевых действий, дети Артура начали воспринимать Кац как сторонницу Джиллиан. Во время одного посещения анклава Кац оскорбилась[1006], когда Элизабет и Кэрол велели ей оставить сумку снаружи, чтобы она не украла ни одного из сокровищ Саклера.

Однажды Элизабет проинформировала Кац о том, что в ее услугах фонд Артура М. Саклера более не нуждается. Управление фондом Элизабет возьмет на себя[1007]. Из всех детей Артура именно Элизабет проявила себя как главный охранитель наследия своего великого отца. Она и сама была грозной фигурой – умная и властная, с изрядной долей царственного высокомерия. Элизабет училась в Школе американского балета, а в 1968 году, поступив в колледж, участвовала в конкурсе «Мисс Америка» и получила титул «мисс Вермонт»[1008]. Элизабет поехала на финал конкурса[1009] в Атлантик-Сити и исполнила там балетную вариацию, которую поставила сама, в знак протеста против войны во Вьетнаме. Она завоевала звание «лучшего таланта», и Артур был безмерно ею горд. Он хвастал своей дочерью, королевой красоты[1010], и повесил фотографию Элизабет, сделанную в момент исполнения вариации, на стену своего кабинета.

Артур был, мягко говоря, равнодушным отцом. По словам одного из друзей семьи, когда Дениза, его дочь от Мариэтты, училась в средней школе, если она хотела поговорить с отцом, ей приходилось «назначать встречу» через его секретаря. Но Элизабет всегда была у него любимицей. Однажды, когда ей было двадцать четыре года, он повел ее на вечеринку в Сохо, которую устраивал художник Роберт Раушенберг. Когда Артур представил Элизабет как свою дочь, Раушенберг хмыкнул и скептически отозвался: «Ну да, ну да, конечно!» – намекая, что он понял, и на самом деле она – возлюбленная Артура. Похоже, Артур не имел ничего против такого заблуждения. Более того, впоследствии он написал колонку для «Медикл ревью», где хвастался, что и другие гости вечеринки допускали ту же ошибку, и сентиментально признался, что в определенный момент «перестал объясняться[1011] и просто получал удовольствие от их фантазии».

«Мой отец обожал свои страсти[1012], – вспоминала Элизабет вскоре после его смерти. – Он любил оперу, балет, утку по-пекински и суп с клецками из мацы. Он великолепно танцевал бальные танцы». Когда Артур решил, что хочет научиться танцевать, в его офис стал приезжать профессиональный инструктор и учить его, чтобы Артур не терял зря времени на дорогу, объяснила Элизабет. «В те дни мы путешествовали в Европу по морю, – вспоминала она. – И вместе танцевали по вечерам».

Элизабет любила восхвалять «гений» своего отца[1013]. Если он создал фамилии Саклер твердую репутацию как вечного символа достижений и престижа, то она холила и лелеяла это наследие. Порой у нее в результате случались стычки с людьми, с которыми Артур был близок при жизни, например с Лоис Кац. После смерти Артура венский психиатр Пол Сингер, который был его наставником в коллекционировании искусства, хотел пожертвовать некоторые предметы из собственной коллекции Смитсоновскому музею. Но Элизабет воспротивилась[1014], сославшись на соглашение, заключенное между Сингером и Артуром несколько десятилетий назад, согласно которому Артур обязался субсидировать приобретения Сингера, но с тем условием, что они в итоге окажутся в Саклеровской коллекции. Не то чтобы у Элизабет были какие-то возражения против того, чтобы Смитсоновский музей принял эти дары: причина возражений была в том, что она хотела, чтобы в описании они значились не частью «коллекции Сингера», а частью «коллекции китайского искусства доктора Пола Сингера из галереи Артура М. Саклера». Она унаследовала от отца уверенность в важности имени как талисмана. Сингер, которому теперь было уже за девяносто, разгневался на Саклеров. Он разразился сердитым письмом к поверенному Элизабет, в котором писал: «Если шайка наследничков Артура[1015] не уберется с моей дороги, пусть пойдут и утопятся в озере».

* * *

Через все юридические процедуры вокруг наследства Артура, точно незаметный возвратный шов, проходило «мушкетерское» соглашение, которое заключил Артур с Рэймондом, Мортимером и Биллом Фролихом в 1940-х годах, а затем официально закрепленное парой юридических договоров в 1960-х. По словам Ричарда Лезера, поверенного, который составлял эти договора, намерение четверых мужчин всегда состояло в том, чтобы, когда кто-то из них умрет, оставшиеся «мушкетеры» наследовали его деловые предприятия, а последний оставшийся в живых вложил все их объединенные активы в благотворительный трастовый фонд[1016]. И в протоколах совещаний душеприказчиков и тяжбах за имущество Артура полным-полно упоминаний Фролиха, «четырехстороннего соглашения»[1017] и даже стремления Артура учреждать благотворительные фонды.

Во время снятия показаний под присягой один из адвокатов спросил Элси, вступал ли Артур когда-нибудь в «деловые отношения[1018] с мистером Фролихом».

– Я такого не помню, – ответила она.

Этот ответ был либо первой ласточкой старческого слабоумия, либо откровенной ложью. Память Элси в ее семьдесят с лишним лет была все еще сравнительно ясна, и она лучше, чем кто-либо другой из семьи, была знакома с деловыми договоренностями Артура и кругом его доверенных лиц. У Артура были разнообразные, активные, взаимно пересекающиеся деловые отношения с Фролихом, и Элси никак не могла об