Максим Литвинов. От подпольщика до наркома - Вадим Викторович Эрлихман

– заместитель торгпреда, параллельно служивший в ГПУ и задействованный в финансировании германской компартии. Он также объявил себя жертвой «заговора» Чичерина против его брата: «Между Максимом Литвиновым и Чичериным и Караханом существуют большие нелады и интриги на личной почве. ГПУ поддерживает Чичерина и преследует Литвинова, который всегда боролся с незаконными действиями ГПУ. Этим летом, когда я путешествовал со своим братом по Австрии, он мне особенно жаловался на обострение отношений между ним и Чичериным и выражал опасение, как бы Чичерин не подставил ему ножку в Москве за время его отсутствия»[370].

Летом того года Литвинов действительно отдыхал в Карловых Варах, где с тех пор регулярно проводил отпуск, а оттуда ненадолго выезжал в Австрию. Возможно, Савелий надеялся, что брат, боясь огласки, замнет дело, но было уже поздно. Он вернулся в Париж, где 20 декабря был арестован – в его номере полиция нашла «неодетую девицу» Еву Пренскую, работавшую в советском торгпредстве, хотя в Москве у Литвинова-младшего остались жена и четверо детей. Еще до этого советские дипломаты поспешили откреститься от Савелия, заявив, что в Берлине он не работал с 1927 года, а Туров тогда же (удивительно своевременно) погиб от бандитской пули. Политбюро впервые рассмотрело «дело С.Л.» 1 ноября (до 1931 года оно будет возвращаться к нему целых 14 раз), решив «принять все меры, обеспечивающие ликвидацию шантажа без какой-либо уплаты с нашей стороны».

Скандал вокруг Савелия разрастался, и 3 января 1929 года в «Правде» появилась статья, объявившая дело «уголовным и явно мошенническим». 13 марта Политбюро направило секретную телеграмму полпреду во Франции Валериану Довгалевскому[371]: «Мы думаем, что адвокаты Савелия Литвинова центр тяжести перенесут с фальшивых векселей на компрометирующие письма Максима Литвинова, чтобы оскандалить советскую власть»[372]. Эмигранты злорадно писали, что Литвинов-старший «проворачивал дела» вместе с братом. Злорадствовал и Чичерин в Германии, писавший 12 января Карахану: «Нельзя упрекать М.М. в том, что у него брат – жулик и предатель, но можно его упрекать в том, что с этим братом он поддерживал наитеснейшие сношения до самого последнего времени и выдавал секреты ему, не члену партии»[373]. Процитированные письма Литвинова брату были изъяты при аресте последнего и обильно перепечатывались в европейской прессе.

Сам дипломат всячески избегал попыток притянуть его к делу: когда подруга Савелия Пренская нашла его в Женеве, он категорически отказался с ней общаться. Несмотря на это, его положение стало шатким, а предполагавшееся назначение наркомом теперь вызывало большие сомнения. Его недруги, взбодрившись, начали забрасывать инстанции доносами. Одним из поводов стала статья, напечатанная его женой 3 августа в «Берлинер тагеблатт». Уже на другой день в коммунистической «Роте фане» появилась злая заметка, «где мадам Литвинову» обвиняли в том, что она восхищается элегантными господами и дамами, не замечая страданий немецкого пролетариата (хотя о страданиях она тоже написала). По поручению Молотова копии обеих статей были разосланы всем членам ЦК, а 15 августа Политбюро признало, что статья «дискредитирует Советское государство». Невозвращенец С. Дмитриевский позже писал, что Литвинова «слишком непосредственна – сказалась, очевидно, Англия; не подходит к придворным нравам»[374].

Суд над Савелием Литвиновым. (Из газеты «Манчестер гардиан» за 26 января 1930 г.)

Литвинову пришлось оправдываться на заседании партийной ячейки НКИД 17 августа: «Мне говорят, что я ответственен за жену. Она – беспартийная, и я за нее отвечать не могу. Муж и жена – ведь двое людей, и каждый отвечает за себя». Тут же посыпались обвинения в протекционизме – он якобы «окружил себя Канторовичами, Штейнами, Каганами». А 22 августа секретарша Галина Илларионова поместила в стенгазете «Наркоминделец» еще одно обвинение – в моральном разложении: «Пользуясь своим служебным положением, т. Литвинов принуждает к сожительству своих сотрудниц и ведет себя по отношению к ним, как в старое время господа к своим горничным. Последние не дают ему должного отпора, боясь потерять место». Илларионова ссылалась на рассказ одной из подруг: «Когда М.М. вызвал ее к себе работать, то посадил на колени. Ф. тогда растерялась и заплакала, а М.М. сказал ей: «Я удивляюсь, что есть такие добродетельные жены… удивляюсь, так как мне никто никогда не отказывал»[375].

Атака на Литвинова вписалась в кампанию против «правого уклона» Бухарина и Рыкова, выступивших против коллективизации. Нашлись желающие пристегнуть дипломата к их компании, в числе которых, на его беду, оказался и Сталин. 13 сентября генсек раздраженно писал Орджоникидзе: «Нас подводит НКИД и, особенно, Литвинов, который упорно тянет свою капитулянтскую линию везде и во всем, особенно во время бесед с представителями и послами враждебных государств и тем невольно внушает им мысль о нашей (мнимой) слабости»[376].

Как на грех, в НКИД началась очередная партийная чистка – такие регулярно устраивались в советских учреждениях, охватывая всех сотрудников снизу доверху. Недоброжелатели Литвинова увидели в этом шанс – например, замзавотделом печати наркомата Борис Волин 13 октября отправил в ЦКК обширный донос на и.о. наркома: «Литвинов ненавидит ОГПУ. Он иначе не высказывается о нем как с величайшей дикой ненавистью. Он даже на коллегии в присутствии иногда завед<ующих> отделами заявлял о возможной провокации со стороны ОГПУ, о невозможности доверять ОГПУ и т. д. Литвинов крайне отрицательно расценивает способности Политбюро. Его обычные реплики при передаче или решении передать вопрос в Политбюро: «Ну, что они там поймут!» – «Они ведь сделают как раз наоборот!» – «Они ведь с этим здравым смыслом не согласятся!» <…> Литвинов часто против постановки вопроса на Политбюро, заявляя, что его все равно там провалят»[377].

Перед назначенной на 16 октября проверкой Литвинова выездной комиссией ЦКК по чистке наркомата казалось, что ему конец. Но сверху неожиданно дали отбой – комиссия признала дипломата «проверенным» и только мягко указала ему на недостатки, которые надо «решительно устранить». Его «плеяде» повезло меньше – из партии были исключены Б. Штейн, Е. Рубинин и главный секретарь наркомата, ближайший помощник Литвинова Борис Канторович[378]. Вероятно, понимая, что Чичерин уже не вернется на пост наркома, советские лидеры не решились оставить НКИД без опытного руководителя. По их мнению, напуганный травлей Литвинов должен был стать более управляемым и лояльным – хотя он и прежде был таким, но из самолюбия прикрывал это показной строптивостью. Надо сказать, что в его поведении мало что поменялось, а после назначения наркомом всем его обидчикам пришлось в сжатые сроки покинуть наркомат (доносчик Волин, например, возглавил областную газету).

Литвинов в