Путь к колодцу - Владимир Афанасьевич Середа

— Качественный переход… — мелькнула последняя мысль, и мрак окутал всё у него перед глазами.

Гене удалось сорвать свёрку пространства, замыкавшуюся вокруг Саши, и даже опрокинуть свертку на другой объём. Колода при этом исчезла бесследно, вероятно, пропал и её след в самой истории. Но на это и был расчёт, такова была её функция и назначение.

А вот Гене тогда досталось самое трудное, страшно представить картину, когда в полуметре от тебя в неимоверном напряжении закручивается пространство, пряча в своих складках бездыханного брата. И в тоже время нельзя отвлекаться — рушатся связи, соединяющие его с миром, связи, удерживающие его жизнь. И надо, не медля, их восстанавливать и при этом противодействовать чьему-то слепому усердию, наращивающему мощь свёртки.

После срыва свёртки, в течение нескольких ужасных минут, когда, глядя на неподвижное тело брата, ещё окутанное мраком, он кинулся делать искусственное дыхание и закрытый массаж сердца, готовясь вмешаться в «картинку», тянущуюся за сердцем Саши, за его жизненно важными центрами, что бы попробовать оживить их. Ни когда они ещё не пытались вмешиваться в процессы живого организма, но необходимость — главный учитель. А в тот момент Геннадию казалось, что всё кончено — произошло непоправимое… И готов он был уже на всё…

Но постепенно он почувствовал под рукой сначала слабые, потом всё усиливающиеся толчки в груди у Саши, а когда Саша слабо всхлипнул и начал дышать, он оглянулся, не узнавая привычной местности.

Прямо перед ними зияла в земле свежим изломом красной глины, огромная трещина метров восьми шириной, молниеподобным зигзагом тянулась она среди деревьев, пряча края свои в глубине леса. Но самое удивительное было на противоположном её краю — слабо шелестели на лёгком ветру длинными лентами своих светло-зелёных листьев косматые высокие пальмы, возвышающиеся над густым кустарником, пестреющим всевозможными оттенками зелени, от почти чёрного до серебристого. А в кустарнике, направляясь в сторону обрыва, кто-то шумно возился, волнуя вершины, кто-то огромный и неуклюжий…

— Вотю-тю. — от удивления не нашелся, что сказать Саша, пытаясь сесть, опершись спиной о берёзу и морщась при этом от накатывающейся тошноты: — Порядка нескольких миллионов тонн.

Покачал с удивлённым восхищением головой: — Вот это встрясочка..?

— А что ты думал? — озабоченно наблюдая за колышущимися вершинами кустарников, отмечающих чьё-то неторопливое шумное движение, сказал Геннадий:- Пожалуй из третичного периода стряхнуло.

— Думаешь там саблезубый тигр? — пытаясь шутить, слабым голосом спросил Саша.

— Да вряд ли… — протянул Гена, не отрывая взгляда от кустарников: — Он бы, так ломиться, не стал. Просто гадаю, а вдруг из мелового периода? Динозаврик..? А?

Но на противоположный край обрыва вышли мастодонтиха с детёнышем, вызвав небольшой обвал. Испугавшись вызванного обвалом шума, они подались назад, вновь скрываясь в кустах.

— То, то, у биологов радости будет. — вымучено улыбнулся Саша, разглядывая противоположную сторону обрыв. Геннадий уселся, внимательно разглядывая Сашу, и примолк, покусывая стебелёк травы:- Как мусор с половика стряхнуло. Но думаю не на долго. Это скорее складка, а не порыв, и пространство скоро расправится…

— Вот тебе и пространство-время. — вздохнул с сожалением Саша: — А рвётся и мнётся, как простая дерюга, только клочья летят. — кивнул он в сторону пальм.

— Что делать будем? — глянул на Сашу внимательно Геннадий:- А вдруг не соприкосновение, не складка?

— Не знаю. — утомлённо пожал плечами Саша:

— Но нырять пока не хочу и тебе не советую. Не нравится мне… — попытался улыбнуться, но получившаяся гримаса на улыбку походила мало.

— Кому-то это ещё не нравится. — повернулся на живот Гена:- Хотелось бы знать — кому?

Саша с усилием помассировал виски:- У меня впечатление, что шёл он навстречу и, кстати, усёк меня раньше, чем я его.

— Думаешь..? — спросил с интересом Гена:- Что же нам теперь делать, ведь он может и сюда пожаловать?

— А ты не усёк, свёртка опрокинулась или на его грохнулась? — Сашу заинтересовали последствия этого происшествия для самого незнакомца.

— Куда там мне и за этим смотреть было, — озлился Генка:- Тут ты трупом валяешься…

— А жаль… — задумался Саша:- Если свёртка опрокинулась, то нам беспокоиться нечего — незнакомца уже не существует, замкнуло его в пузырь пространство-время. Но если замкнулась свёртка сама на себя — хлопнула, не причинив ему вреда — тогда дело другое…

Саша даже не мог понять, чего же ему хочется больше — что бы исчез странный этот соперник без следа, или остался невредимым.

— «Кто с мечём пойдёт, от меча и погибнет». Неужели захлопнул ты его, голубчика, и теперь мы ни когда не узнаем, кто это был?

— Хотел бы я этого. — буркнул мстительно Генка.

Саша принялся одеваться, маскируя за шутливым покряхтыванием разбуженную движением боль:

— Давай, Гена, пойдём порассуждаем, что же нам теперь делать. Я ведь того… — решил Саша признаться:- Чуток сорвался в самом конце, уж и не знаю к чему это приведёт…

— А то такое? — быстро обернулся обеспокоенный не на шутку Геннадий.

— Как сознание терять начал, так и увидал… — попытался Саша припомнить уныло ровную линию горизонта, делящую увиденный мир на две половины — тёмно-серую пустыню внизу, и более светлое однотонное небо вверху. А, припомнив ни с чем не сравнимую идеально ровную линию эту, ощутил вдруг каждой клеточкой своего тела тоску и безнадёжность одиночества, в тот же миг зародившегося в нём, сейчас неосторожно разбуженное, чувство это охватило его, захлестывая волнами отчаяния.

С трудом ему удалось справиться с ним, понимая его природу, понимая, что не в тоске и одиночестве тут дело, а всё в той же информации. Что-то, Сашей не понимаемое, рвётся к нему. Что-то, что не может быть передано ни каким из привычных ощущений, что не понимается сознанием, но что воспринимается подсознанием, которое пытается донести эту информацию до сознания, отыскивая эквивалентную замену, эмоциональное подобие. А уж сознание должно самостоятельно разобраться в происходящем и увидеть подлинную причину, вызвавшую столь странную эмоцию. И всплыла в памяти рожа кошмарная, выдвигаясь рывком из-за горизонта, и лапа больше похожа на язык хамелеона, которым захватывает он свою добычу во время охоты.

Они уже сталкивались с этими явлениями, и поняли насколько они опасны, насколько разрушительно действуют на психику, если отдаться этой тоске и ощущению безнадёжности. Уже через несколько часов депрессия достигает такой силы, что самоубийство приобретает вид блаженного выхода.

Проблема становится в том, что бы эту эмоциональную нагрузку не воспринимать в отношении собственной личности, что бы связать эти эмоции с неким конкретным и совершено посторонним от психики явлением.

Когда они впервые столкнулись с таким