Лекарь Империи 6 - Александр Лиманский

Шаповалов взял бланк, недоверчиво прищурился, читая:

— Кортизол сыворотки — та-да-да… при норме. ага… АКТГ — угу…. Натрий — сто восемнадцать, Калий пять и восемь, — его брови поползли на лоб. — Подожди! Кортизол… ноль целых три десятых? — переспросил он, и в его голосе прозвучал шок. — Это же практически полное отсутствие!

Какой молодец, все понял. Он блестящий лекарь. Он видит эти цифры и понимает, что перед ним. И что я снова оказался прав.

— Именно. Картина первичной надпочечниковой недостаточности. АКТГ высокий, пытается растолкать надпочечники, а они не отвечают. Можете поздравить ординатора Фролова — он сегодня участвовал в спасении человека с редчайшим диагнозом.

Фролов покраснел от смущения и гордости одновременно.

— Я просто… я просто выполнял указания Ильи…

Шаповалов перевел взгляд с бланка на меня, и в его глазах было нечто большее, чем просто удивление.

Он смотрел на меня долгим, изучающим взглядом. Потом на пациента, который, избавившись от боли, уже с интересом оглядывался по сторонам и робко просил что-нибудь поесть. Снова на меня.

— Разумовский, — наконец произнес он. — Пойдем со мной. Есть разговор. Серьезный.

О, этот тон я знаю.

Это не предвещает ничего хорошего.

— Максим, — я повернулся к Фролову. — Проследи за пациентом. Давление каждые пятнадцать минут, следи за диурезом. Если что — сразу зови.

— Есть! — Суслик выпрямился как солдат, гордый возложенной на него ответственностью.

Мы вышли в коридор. Шаповалов молча пошел к своему кабинету, я последовал за ним.

Фырк устроился поудобнее на моем плече.

— Интересно, хвалить будет или ругать?

Глава 19

Мы шли по коридору хирургического отделения.

Шаповалов впереди, я на полшага позади. Иерархия в действии. Начальник ведет, подчиненный следует. Но дело было не в субординации.

Я внимательно смотрел на его широкую спину. Сразу было видно — он устал и теперь лихорадочно просчитывал, как минимизировать ущерб.

Думаю, что его волновали не мои нарушения как таковые, а их возможные последствия для всего отделения. И для него лично.

— Чует мое сердце, двуногий, сейчас будет разбор полетов! Готовь оправдания! — пропищал Фырк у меня на плече, нервно перебирая лапками.

— Оправдания? — мысленно усмехнулся я. — Оправдания — для виновных, которые ищут смягчающие обстоятельства. Мне же нужны факты, уверенность и результат. А результат сидит в палате и просит добавки соленых огурцов.

Мы вошли в его кабинет.

Типичное логово хозяина отделения. Заваленный бумагами стол — не признак хаоса, а свидетельство того, что человек действительно работает, а не протирает штаны.

Книжный шкаф с толстыми фолиантами по хирургии. Дипломы и сертификаты на стене — иконостас его власти и статуса.

— Закрой дверь, — попросил Шаповалов, усаживаясь за стол. Его голос прозвучал глухо.

Я молча выполнил его просьбу, плотно притворив створку. Щелчок замка прозвучал в тишине кабинета оглушительно.

Сел на стул для посетителей, выпрямив спину. Перед сложной операцией, перед важным разговором — тело должно быть собрано, как и разум. Шаповалов сидел прямо, сцепив пальцы в замок на столешнице. Поза начальника, выносящего вердикт.

Но вместо того чтобы начать экзекуцию, он вдруг откинулся на скрипнувшую спинку кресла. Его плечи опустились, он тяжело выдохнул и сбросил с себя невидимую маску из власти и сарказма, оставшись просто уставшим, немолодым мужчиной.

— Илья, — начал он уже совсем другим тоном, тихим и неожиданно человеческим. — У меня к тебе разговор не как начальника к подчиненному, а как коллеги к коллеге.

Он либо поднимает меня до своего уровня, либо опускается до моего. И я не был уверен, что мне это нравится.

— Знаешь, у меня в последнее время такое ощущение, что я начинаю терять контроль над ординаторами, — продолжил он, медленно потирая виски, пытаясь унять головную боль. — Эти наши хомяки вдруг стали такими уверенными, самостоятельными. С одной стороны, я рад — они подтянули знания, набрались опыта на практике. Но с другой…

Вот она. Истинная причина этого разговора.

Его беспокоит не мой сегодняшний риск, а моя тень, которая незаметно для меня самого накрыла все отделение.

«Хомяки» перестали видеть в нем единственного гуру, альфу, чье слово — закон. Они увидели альтернативу.

Поняли, что можно действовать не по протоколу, не по уставу, и добиваться результата. Я, сам того не желая, запустил в его отлаженной системе вирус вольнодумства. И теперь он не знает, что с этим делать — лечить или ампутировать.

Он помолчал, подбирая слова. Ему явно было тяжело это говорить.

— С другой стороны, нужно соблюдать субординацию. Я все-таки выше тебя по рангу и опыту — пятнадцать лет в хирургии, сотни сложнейших операций. А иногда… — он запнулся, но все же заставил себя продолжить, — иногда мне самому кажется, что все наоборот. Что это ты — начальник, а я — ординатор. А уж окружающим и подавно так кажется.

Признание, которого я не ждал. И которое все меняло. Он не злился на меня. Он… был растерян. Вся его картина мира, построенная на рангах, выслуге лет и незыблемом авторитете Мастера-целителя, пошла трещинами.

Он смотрел на меня и не понимал, в какую ячейку своей системы меня вписать. Я для него был аномалией. «Багом» в программе, который почему-то работает эффективнее самой программы.

И это пугало его гораздо больше, чем любые нарушения устава Гильдии или гнев Журавлева.

В этот момент я не почувствовал триумфа. Только внезапную, тяжелую ответственность. Он ведь, по сути, спрашивал: «Что нам теперь со всем этим делать?».

И я понял, что от моего следующего ответа зависит все. Станем ли мы непримиримыми врагами, борющимися за власть в этом маленьком мирке, или сможем стать настоящими партнерами.

— Игорь Степанович, — я наклонился вперед, стараясь выглядеть максимально искренним и глядя ему прямо в глаза. — Я ни в коем случае не покушаюсь на ваш авторитет. Вы — мой начальник, наставник, учитель.

Слова как лекарство. Главное правильная дозировка.

«Начальник» — для его статуса. «Наставник» — для его эго. «Учитель» — для его души.

Три точных укола прямо в центр его профессиональной неуверенности.

— Да, у меня есть определенные способности в диагностике и хирургии, — продолжил я, намеренно принижая свои заслуги. — Но вы блестящий хирург. Точнее и ровнее ваших разрезов редко можно встретить. Уж поверьте.

Шаповалов действительно хороший хирург. Не гений, но скала. Его