Карл VII. Жизнь и политика - Филипп Контамин

Аррасский мир был ратифицирован Карлом VII в Туре 10 декабря 1435 года. В данном случае он не последовал мнению Рауля Ле Бувье, каноника из Анжера, который был одним из французских переговорщиков, о том, что договор был "для короля нецивилизованным, беззаконным, вредным и очень бесчестным  и было маловероятно, что король одобрит тех, кто его заключил, потому что посредством этого договора король лишился своего главного вассала и множества подданного"[334].

Отец Оливье де Ла Марша в своем замке в Жу (Франш-Конте), хранил копию договора, которую хронист нашел, когда писал свои Мемуары. На обратной стороне этой копии было записано, что она была зачитана в Парламенте Пуатье 24 января 1436 года, в Счетной палате (в Бурже) 13 февраля и занесена в один из реестров Сокровищницы хартий.

Это событие послужило поводом для сочинения "песни о недавнем мире" между королем и герцогом. В ней была упомянута роль, папского легата, кардинала Альбергати а также многих других действующих лиц, включая Изабеллу Португальскую и выражалась надежда на возвращение процветания. Ужасная война закончилась. "Крестьяне, горожане и купцы,/Мужчины, женщины и малые дети/Будут помнить/Закончившуюся войну". Каждое верное сердце должно воздать благодарность "Иисусу в Раю"[335]. Это был конец раздорам гражданской войны и надеждой на светлое будущее.

Например, когда 14 октября 1435 года мир был провозглашен в Сансе, "все жители были рады, и вечером в центре города были разведены костры"[336]. О заключении мира, в Лионе стало известно 21 октября, но по распоряжению сенешаля Теодоро ди Вальперга он был отпразднован только 13 января 1436 года. Архивы города рассказывают о роли, которую сыграл Карл, герцог Бурбонский, а также легаты, представлявшие Папу и Базельский Собор. На помосте, возведенном по этому случаю перед собором Святого Иоанна, была представлена мистерия "о добром мире"[337].

В той мере, в какой они отражают позиции обеих сторон, заслуживают упоминания и современные событиям хроники. Хроника Персеваля де Каньи, которая заканчивается 1438 годом, говорит: "Чтобы остаться в мире, король", которого поддержали все принцы крови, "показал, что у него было очень большое желание сделать это, и считал, что лучше раздать все свое наследство от короны до мебели, чем продолжать эту междоусобную войну"[338]. Это было оставлено "простым капитанам большой храбрости и доброй воли", таким как Сентрай и Ла Ир[339]. Король же, по его собственным словам, должен был ограничиться борьбой с внешним врагом и простить герцога Филиппа за его былые проступки. Можно представить, что и Жанна д'Арк согласилась бы с этим мнением. Жан Шартье, кантор Сен-Дени, который в 1437 году был назначен официальным историком Карла VII, выступал за мир по религиозным и нравственным причинам, но он представлял это так, чтобы скрыть очевидное унижение французского короля. В Реймсе известие о заключении мира вызвало всеобщую и, по-видимому, безграничную радость. Герольд Берри упоминает о мире между королем и герцогом Бургундским, но умалчивает его содержания. Что касается Тома Базена, писавшего поколение спустя, то он сообщает только, что уступки короля своему вассалу были весьма значительными. Этот мир был куплен королем за высокую цену, поэтому он почти впал в депрессию, осознав, что герцог Бургундский "забирает такой прекрасный кусок его владений". Отсюда проистекало и отсутствие истинного согласия между двумя государями, что не помешало Карлу VII, несмотря на тех, кто советовал ему разорвать этот унизительный договор, неукоснительно соблюдать данное слово. Несколько противореча самому себе, Тома Базен добавляет, что герцог мог надеяться и на большее, но то, что ему предложили, было уже настолько важно, что отказ противоречил бы справедливости и чести[340].

Со своей стороны, бургундские хронисты полагают, что Аррасский мир позволил Карлу VII проложить путь к победе, причем настолько, что Филиппа Доброго, как и его современника графа Уорика, можно было считать "создателем королей". Прибыв в Монбазон в феврале 1459 года, во главе бургундского посольства, Жан де Крой смог сказать королю: "Разве Вы, сир, не отвоевали свое королевство у Ваших врагов в силу упомянутого мира, и  таким образом владеете им более полно, чем Ваши очень благородные предки в течение трехсот лет? […] Именно это принесет Вам несомненную славу и возвеличит Ваш христианнейший дом в вечной памяти людей, благодаря правдивым историям и хроникам, которые будут составлены в Вашу честь"[341]. В будущем в изменившихся обстоятельствах советники герцога стали сожалеть о помощи, оказанной королю в 1435 году, как, например, в 1458 году, когда Карл VII попытался заполучить под свой контроль герцогство Люксембург: "Разве так король почитает великие заслуги монсеньера в прошлом? […] Дай Бог, чтобы все осталось на прежних условиях! Гордость французов никогда не была столь велика, как сейчас"[342]. Филипп Добрый, несомненно, разделял это сожаление, но держал, насколько это было возможно, свое мнение при себе. Шатлен же считал, что именно "умиротворение" позволило расцвести добродетелям Карла VII. Это означает, что "благоденствие и слава пришли к нему благодаря заключенному с герцогом миру[343]" (подразумевается, что король никогда не должен был об этом забывать). Ведь с момента заключения Аррасского мира и далее Филипп Добрый вел себя по отношению к Карлу VII "так же смиренно, как любой ребенок по отношению к своему отцу"[344].

Следует также помнить, что Карл VII стремился вознаградить тех бургундцев, которые помогли примирению, так, Антуан де Крой, первый камергер герцога и "самый приближенный к своему господину человек", получил ежегодную пенсию в 3.000 ливров, которые должны были поступать из доходов соляного склада и пошлин Бар-сюр-Об[345].

С другой стороны, в своих Комментариях Пий II обвиняет Карла VII в неблагодарности, ведь именно Альбергати и Святой Престол примирили его с Бургундией, а ответом короля, забывшим о божественной благодати, которую он получил через Деву, стало обнародование Прагматической санкции[346].

Для Шатлена Аррасский мир ознаменовал появление "двух наций, французов и бургундцев, объединенных в одно королевство". Под термином "бургундцы", как он настойчиво уточнял, подразумевались не только уроженцы Бургундии, но и те "из всех различных стран", которые поддерживали герцога[347].

Последнее слово остается за автором интерполяции Мартинианской хроники (Cronique martiniane): "Этот договор был заключен на благо короля и королевства, а также в пользу герцога Бургундского"[348].

А что же Англия?

Англофил Юг де Ланнуа в обстоятельном послании, датированном последними месяцами 1435 года, счел своим долгом предупредить герцога: "Если англичане в конце концов откажутся от мира, знайте, что всеми силами они будут стремиться не только к завоеванию короны Франции, но и нападут на ваши владения и ваших подданных, тем более что они, по слухам, весьма богаты. Они постараются распространить среди фламандцев идею о том, что мир, заключенный с королем Франции, противоречит их экономическим интересам. Из своих крепостей в Кале и Ле-Кротуа, которые были должным образом укреплены, они могут вести войну против ваших владений,