Лаврентий Берия. История, написанная кровью - Леонид Михайлович Млечин

Он обратился к председателю исполкома Моссовета:

— Верно это или нет?

— Да, товарищ Сталин, верно.

— А кто дал распоряжение?

— Микоян.

«Откажись Анастас Иванович от своих слов, — вспоминал Василий Пронин, — меня бы немедленно расстреляли и разговаривать не стали».

Но Микоян — надо отдать ему должное — подтвердил:

— Да, я дал распоряжение.

Щербаков распорядился раздать москвичам еще и хранившиеся на складе полмиллиона пар обуви, ушанки и перчатки. Но начальник Управления тыла Красной армии генерал-лейтенант интендантской службы Андрей Васильевич Хрулев отказался это сделать.

Щербаков сказал ему угрожающе:

— Вы, видимо, хотите оставить все вещи немцам…

Но опытный генерал Хрулев не испугался, а обратился к Микояну, который в Государственном комитете обороны ведал снабжением и фронта, и тыла. Тот приказал вещи не раздавать. Щербакову пришлось отменить свое указание. Анастас Иванович был членом Политбюро. А он всего лишь кандидатом.

Верховный Совет СССР, аппарат правительства во главе с первым заместителем председателя Совнаркома Николаем Вознесенским отбыли в Куйбышев. Туда же перебрались наркомат обороны и наркомат военно-морского флота. В Куйбышеве для такого количества высших чиновников не хватало средств связи — закрытой и обычной.

Вечером 17 октября ушли два железнодорожных эшелона с личным составом Генштаба, который во главе с маршалом Шапошниковым перебрался в Арзамас-11. Центральное статистическое управление отправили в Томск, наркоматы мясной промышленности и земледелия, Сельхозбанк обосновались в Омске, наркомат торговли — в Новосибирске, Главное управление Северного морского пути — в Красноярске. В общей сложности министерства и ведомства разместились в трех десятках различных городов.

Детский писатель Корней Иванович Чуковский описал в дневнике отъезд в эвакуацию:

«19 октября. Вчера долго стояли неподалеку от Куйбышева, мимо нас прошли пять поездов — и поэтому нам не хотели открыть семафор. Один из поездов, прошедших вперед нас, оказался впоследствии рядом с нами на куйбышевском вокзале, и из среднего вагона (зеленого, бронированного) выглянуло печальное лицо М.И. Калинина. Я поклонился, он задернул занавеску. Очевидно, в этих пяти поездах приехало правительство. Вот почему над этими поездами реяли в пути самолеты, и на задних платформах стоят зенитки. Итак, с 18 октября бывшая Самара становится нашей столицей».

Москву оставили и те, кто должен был остаться по долгу службы.

17 октября Щербаков санкционировал решение секретариата горкома партии, написанное в спешке и потому не слишком грамотное:

«За неустойчивость в условиях, когда советский народ ведет борьбу с гитлеровцами и которая представляет опасность для партии:

а) Дашко И.И. снять с поста первого секретаря Коминтерновского РК ВКП(б) и исключить из партии;

б) снять с поста первого секретаря Ленинградского РК ВКП(б) Коростылева А.В. и исключить из партии».

Некоторые сотрудники обкома и горкома партии тоже сбежали из столицы. 17 октября вечером они были уже в полной безопасности, в Горьком. Личный багаж прихватили с собой, а казенный потеряли.

На следующий день, 18 октября, заместитель наркома внутренних дел Серов доложил Берии:

«Сегодня, в 15 часов, при обходе тоннеля Курского вокзала работниками железнодорожного отдела милиции было обнаружено тринадцать мест бесхозяйственного багажа. При вскрытии багажа оказалось, что там находятся секретные пакеты МК ВКП(б), партийные документы: партбилеты и учетные карточки, личные карточки на руководящих работников МК, МГК, облисполкома и областного управления НКВД, а также на секретарей райкомов города Москвы и Московской области».

Сотрудники партаппарата, спасая свою шкуру, бросили на Курском вокзале самые секретные материалы. Если бы немцы вошли в столицу и эти ящики попали в руки гестапо, оставшиеся в городе видные члены партии были бы обречены на уничтожение.

Как делались карьеры? Превыше всего ценились дисциплина и послушание. Подбирали серых, не очень образованных, безынициативных, но удобных исполнителей. Чем выше по номенклатурной лестнице, тем ниже уровень компетентности. В октябрьские дни сорок первого это стало очевидным.

Корней Чуковский отметил в дневнике:

«Очевидно, каждому солдату во время войны выдавалась, кроме ружья и шинели, книга Сталина “Основы ленинизма”. У нас в Переделкине в моей усадьбе стояли солдаты. Потом они ушли на фронт, и каждый из них кинул эту книгу в углу моей комнаты. Было экземпляров шестьдесят. Я предложил конторе городка писателей взять у меня эти книги. Там обещали, но надули. Тогда я ночью, сознавая, что совершаю политическое преступление, засыпал этими бездарными книгами небольшой ров в лесочке и засыпал их глиной. Там они мирно гниют — эти священные творения».

18 октября начальник московской милиции Виктор Николаевич Романченко доложил заместителю наркома внутренних дел Серову:

«Распоряжением Московского комитета ВКП(б) и Московского Совета о расчете рабочих предприятий, кои подлежат уничтожению, и об эвакуации партийного актива жизнь города Москвы в настоящее время дезорганизована… Районные комитеты партии и райсоветы растерялись и фактически самоустранились от управления районом… Считаю необходимым предложить горкому партии временно прекратить эвакуацию партийного актива».

Чекисты не без злорадства сообщали Берии, что партийные чиновники драпанули и бросили город на произвол судьбы. Аппаратчики же считали, что чекисты к ним несправедливы.

Александр Щербаков говорил на партактиве:

— Мы отстранили от работы секретаря Москворецкого райкома Твердовского. Это типичный пример того, как человек растерялся, в первый день растерялся. Как только началась война, у него морда дергается, губы дрожат, распустился. Придет в аппарат, посмотрят на него, от одного вида тошно станет. Мы ждать не стали, вышибли, потому что загубит такой, один вид людей в уныние приводит. Раскис, никакой это не руководитель. Еще одного секретаря заменили — Ходорова. Нельзя сказать, что он растерялся или что-нибудь в этом духе, но повел себя недостойно. Во время бомбежки с какими-то девчонками путались, занимались совсем не теми делами, какими надо заниматься в военное время.

Высокопоставленные партийные работники отвергали обвинения в трусости и пытались отстоять свою честь.

Второй секретарь Московского обкома партии Борис Николаевич Черноусов обратился к высшему руководству:

«Товарищу СТАЛИНУ

Товарищу МАЛЕНКОВУ

Товарищу БЕРИЯ

В разосланном вам сообщении начальника Можайского сектора охраны Московской зоны указывалось, что “в Рузском районе первый секретарь райкома и председатель Райисполкома выехали из района, оставив свои посты”, а также, что “все руководящие партийные и советские работники Звенигородского района разбежались в панике”.

МК ВКП(б) считает необходимым заявить, что это сообщение является совершенно неправильным и клеветническим. Первый секретарь Рузского райкома партии тов. Ткачев выполняет специальное задание по организации партизанского движения. Председатель исполкома Райсовета тов. Белов также выполнял спецзадание райкома партии.

В Звенигородском районе руководящие работники района никуда не разбежались, а остаются в партизанских отрядах, за исключением первого секретаря райкома тов. Степанова, который отпущен по болезни.

Это уже не первый случай, когда отдельные работники НКВД дают неправильные сведения о положении