Гафт и Остроумова. История любви - Михаил Александрович Захарчук

кадром озвучивали картинки: он – мальчика, а я – девочку. Это было очень давно, год не помню. Мы были молоды, деньги зарабатывали, где придется. Потом встретились на радио, где писали уроки русского языка для каких-то африканских народов, может, Зимбабве. И вот я помню, что уже тогда он потряс меня, как бы это сказать, – требовательностью к себе. У него был текст: «Я робот, мне восемь лет». Мы уже все очумели, а он не давал больше никому делать свои дубли: то ему казалось, что его голос не тянет на восемь лет, то – что он не робот, а то – по-русски текст нехорошо звучит, и эти народы не смогут учить язык по такому произношению. Всего у него набралось около ста дублей! А мы, остальные, записывались с первого, реже со второго раза.

Когда я пришла в театр, меня срочно ввели в спектакль «Записки Лопатина» Симонова. Так получилось, что была всего одна репетиция, и вот спектакль. Пошла наша сцена, справа от меня – Марина Неелова, слева – Валя Никулин, а передо мной – Валя Гафт. По режиссерской задумке он должен был сидеть лицом к залу и вспоминать меня. Я – его воспоминание. Вдруг он отвернулся от зала и стал смотреть на меня. Когда Валя любит, он умеет и глазами любить, и эти глаза могут говорить и даже кричать. Как он смотрел на меня! Я ничего не забыла, весь текст сказала. Мне кажется, никогда в жизни я лучше не играла! Это мой дебют в театре, о котором я мечтала. Вот такое было с Гафтом первое настоящее партнерство. Но при всем при том Валя человек крайностей.

С ним бывает тяжело, когда он считает, что его партнер неправильно, неверно живет на сцене или не соответствует ему. В «Небесах обетованных» есть сцена, когда он говорит, что прилетят инопланетяне. И какой-то человек из массовки все время не подавал ему текст, какое-то одно слово. Первый дубль он сыграл на полной отдаче, замечательно, второй, третий… А тот все забывает сказать это нужное слово. Вдруг Валя развернулся к нему и говорит: «Тебя что, подослали ко мне? Провокатор! Я тебя сейчас убью!» Рассказывают, что однажды на телевидении сдавали спектакль, где играл Гафт, он вдруг схватил партнера за грудки, поднял вверх и закричал: «Ты будешь, сука, общаться?»

Галина Борисовна говорила: «В спектакле «Трудные люди» заняты очень трудные люди: Ахеджакова, Леонтьев, Кваша и Гафт». Когда мы репетировали, это был просто ужас какой-то: Валя меня изводил. Он говорил, что на такой женщине, как я, никогда не женился бы, а просто давно встал бы и ушел. Такой женщине… да он бы никогда не сделал предложение… (Это все от лица своего Лейзера.) И вот однажды перед генеральной он сказал: «Я не буду с ней играть, не буду, и все. Ничего не получится. Ничего!» Я даже перед репетицией заходила в храм и просила батюшку благословить, говорила, что гибну, меня партнер съедает. Попался батюшка, у нас там в Телеграфном, около театра, понимающий. Это было как раз после Пасхи. Вы представляете, он отстоял всю Пасху, а утром решил чайку попить. Входит заплаканная актриса и говорит: «Батюшка, благословите на репетицию, партнер заел». Он помолился за меня, благословил, успокоил. Я прихожу на генеральную репетицию, а меня просто трясет: опять скажет – я не буду с ней работать. Началась первая наша сцена – я прохожу за Валиной спиной, и вдруг он поворачивается в мою сторону и шепчет: «Лилек, хорошо. Я уже люблю тебя». И как-то подмигивает мне, лицо сияет, у него ведь безумно выразительное лицо.

Мне кажется, что внутри у Гафта есть тайная, но очень могучая струя страдания. Это видно на сцене, даже когда он шутит, – в этом его особый шарм. Гафт не всем удобен, вернее, очень неудобен, мы не общались иногда по нескольку лет, но на сцене, когда свет рампы отделяет нас от зала и партнер так близко, что я вижу все-все, начинается другой, актерский счет. На сцене вся фальшь становится видна, как будто ты с человеком пьешь чай, а он вдруг начинает играть. Когда Валя в кураже, я думаю: «Боже мой, ну какое мне выпало счастье видеть лучшие спектакли этого артиста!» Это ведь не каждый раз получается, не в каждом спектакле актер взлетает так мощно. Когда эти вот крылья его несут, у меня просто горло перехватывает: с одной стороны, оттого, что исчезает барьер между мной и вымыслом, с другой – вдруг мелькнет мысль: «Спасибо, что мне дано увидеть рядом, воочию, когда Бог вселяется в него».

Переосмысливая заново

Картины Элика Рязанова,

Скажу: талант его растет,

Как и живот, им нет предела,

Но вырывается вперед

Его талантливое тело!

Эльдар Александрович Рязанов о Валентине Гафте: «Когда еще писался сценарий «О бедном гусаре замолвите слово…», мне было ясно, что роль полковника Покровского предназначается для Валентина Гафта. Почему я видел в этой роли именно Гафта, я объяснить бы не смог. Чувствовал, что лучше его эту роль никто не сыграет.

Работая над «Гаражом», я обнаружил в Гафте нежную, легкоранимую душу, что вроде бы не вязалось с его едкими, беспощадными эпиграммами и образами злодеев, которых он немало сыграл на сцене и на экране. Оказалось, что Гафт – добрый, душевный, открытый человек. При этом невероятно застенчивый. Но у него взрывной характер. И при встрече с подлостью, грубостью, хамством он преображается и готов убить – причем не только в переносном смысле – бестактного человека, посягнувшего на чистоту и святость искусства.

Третья наша совместная работа состоялась в кинокартине «Забытая мелодия для флейты», где Валентин Иосифович изобразил чиновника «Главного управления свободного времени» Одинкова, которого перебросили на руководство культурой из армии. Сочно сыгранный Гафтом руководящий болван, солдафон, служака внес, как мне кажется, в нашу сатирическую ленту о бюрократах свою важную краску.

Не могу не поведать о нашем совместном труде в трагикомедии «Небеса обетованные». В этой ленте Валентин Иосифович сыграл хромого вожака бомжей по кличке Президент. Его персонаж – вызов конформизму.

Я люблю этого артиста, счастлив, что мы встретились в работе, и надеюсь на совместные труды в будущем.

Быть удостоенным эпиграммы Гафта, по-моему, большая честь. Ибо его внимание привлекают, как правило, талантливые люди. И вообще на Западе, к примеру, считается, что вершина популярности человека – это карикатура на него в журнале Time. И хотя сам