Индиль - Ли Леви

ждала, чем окончится эта встреча. Если бы она могла растаять, испариться, стать тенью… но она не могла. Она ощущала неподвижное, тяжелое, яростное противостояние над своей головой. Демоны молча смотрели друг другу в глаза. Пратт уступил в молчаливом поединке.

– Оставь ее, – мрачно произнес он.

Махталеон же обхватил Тиир рукой и прижал к себе. Она не сопротивлялась.

– Уйди с дороги, – свободной рукой он взялся за рукоять меча. – Уйди, Пратт, или я убью тебя.

Пратт глухо отозвался в ответ:

– Давай! Убей меня! Убей всех в этом замке. Может, это избавит тебя от твоей хандры.

– Защищайся, – процедил сквозь зубы Махталеон.

– Я не стану этого делать. Ты мой Король, и я не подниму оружие против тебя.

Махталеон метнул на него бешеный взгляд, подхватил Тиир на руки и вышел с ней в темный прохладный коридор. Он быстро шагал по гладкому, отполированному за многие века полу, уже не оборачиваясь, унося с собой смотревшую через его плечо Тиир.

Пратт даже не проводил их взглядом. Он подошел к кровати, скинул на пол измятые покрывала, завалился в постель прямо в одежде и сапогах и почти сразу же захрапел. Солнце уже высокого стояло над горами.

Махталеон чувствовал, что за окном день, хотя солнечные лучи не проникали в спальню. Он смотрел в потолок измученными бессонницей глазами и чего-то ждал. Тиир лежала рядом, такая же неподвижная, как и прежде. Казалось, она спала.

«Возможно, ее здесь нет, только ее оболочка… – думал Махталеон, мысленно перебирая ее прохладные волосы. – Я бы покинул это тело, покинул бы это место, на ее месте я бы давно бежал», – он посмотрел на ее белое неподвижное лицо краем глаза и снова уставился в потолок.

Он стал опасен. Он стал опасен для нее. Он не сможет защитить ее от себя до тех пор, пока не научится противостоять первобытным диким инстинктам, которыми наполнила его душу Тьма. И ее никто не сможет защитить от него, потому что никто не осмелится пойти против него, а если и осмелится, то поплатится за это своей жизнью. Но хуже всего то, что он совсем ничего не помнит.

Он встал и долго ходил по комнате, смотрел на тлевшие угли в камине, пытался вспомнить хоть что-нибудь, и не мог. А вдруг его обманули? Вдруг Пратт обманул его? Напичкал чем-то этих несчастных фей, будь они неладны… Что, если он заставил Тиир обвинить в содеянном его, Махталеона… Заставил? Да нет, смешно. На ее плече все еще была его печать, Пратт не смог бы даже прикоснуться к ней без ее позволения. А ведь Тиир не позволила бы ему. Ведь нет… Смешно… Нелогично. Был очевиден только один ответ.

– Это был я, – глухо произнес он в пустоту.

Вернувшись в постель, он мельком взглянул на Тиир – ему показалось, что она стала дышать глубже, ровнее – видимо, вернулась из своих внекорпоральных путешествий, – и он снова уставился в потолок. Если бы у него сейчас были крылья, если бы были крылья!.. Он взмыл бы вверх, прорвался бы сквозь облака, задыхаясь от встречного ветра и ощущения абсолютной свободы, абсолютного счастья… Он бы долго сидел на выступе какой-нибудь невидимой для посторонних глаз скалы, а потом бросился бы вниз головой в черные воды Озера, да так, чтобы в брызги разбить это гладкое стекло, так, чтобы в ушах зашумело…

«Спать! – приказал он себе. – Спать. И ни о чем не думать. И чтобы без снов. Только тьма. Только тишина». Он закрыл глаза и начал медленно погружаться в сон, все глубже и глубже, и уже теряя связь с реальностью, с несвойственным ему трепетом он ощутил, как Тиир положила голову ему на грудь и обняла своей тонкой ручкой.

– Ты вернулся? – прошептала она сквозь сон.

– Да, маленькая. Я вернулся.

И подумал с тоской: «Кого она об этом спросила?..»

Ведьма. Эпизод тридцать четвертый

Солнце коснулось гор, когда его одинокая фигура покинула стены темного замка. Он отправился в места еще более темные, темные настолько, что название их не смели произносить даже жители Тьмы, и со временем оно было утеряно. Веками все живое страшилось и избегало этих скрытых в вечном тумане дорог. И дороги туда тоже были забыты. Воздух здесь был отравлен страхом, и даже отчаянные воины Тьмы, попав в эти места, сжимали крепче поводья и прикладывали два пальца к губам, молясь своим существующим и несуществующим богам. То была Цитадель самой Тьмы – место, где обитало древнее, всепоглощающее зло. Стоило попасть в эти края, и жизнь стремительно начинала покидать тело, словно кто-то тянул из него нити времени, сматывая их в огромный временной клубок.

Махталеон не боялся здешних мест. По тому, как его конь уверенно продвигался в плотном красноватом тумане, можно было предположить, что он неплохо знал дорогу, которую избрал его всадник.

Туман все сгущался, и конь уже не видел, а, возможно, и не чувствовал дороги под своими копытами, но продолжал, хоть и неуверенно, продвигаться вперед, не смея ослушаться своего седока.

Холодное дыхание гор затягивало путников в свои пещеры, но Махталеон настойчиво побуждал коня идти вперед.

Наконец, они остановились перед низким входом в пещеру, который скорее напоминал трещину в скале, нежели вход в убежище или чье-то жилище. Махталеон спешился и, оставив коня снаружи, сам протиснулся сквозь узкий вход и оказался внутри.

Из глубины пещеры потянуло леденящим холодом, и в памяти Махталеона, стоявшего у входа в древнее жилище, вдруг ожили картины из его детства: будучи ребенком, он не раз прятался здесь от гнева отца, и хозяйка пещеры, старейшая из пещерных ведьм, укрывала здесь маленького демона и развлекала его своими незамысловатыми колдовскими трюками. Она знала все, и поэтому имя ей было дано Истма-Ил.

Воспоминания вызвали улыбку на лице Махталеона. Он сделал шаг вперед и вошел в пещеру.

– Истма-Ил! – громко произнес он, но никто не ответил. Он прошел дальше вглубь пещеры и осмотрелся.

– Ты здесь, старая ведьма?

Позади раздался скрип и дребезжащий старческий голос ответил:

– Ты мог бы быть и поласковее со мной, мой мальчик!

Махталеон