О милосердии - Луций Анней Сенека

буду презирать богатство независимо от того, будет ли оно у меня или нет; я не стану печальнее, если оно будет принадлежать другому, и более гордым, если оно будет окружать меня своим блеском; я буду равнодушен к судьбе, будет ли она жаловать меня или карать; на все земли я буду смотреть как на свои, а на свои — как на всеобщее достояние; я буду жить в убеждении, что я родился для других, и буду за это благодарен природе, так как она не могла позаботиться лучше о моих интересах: меня одного она подарила всем, а всех — мне одному. Все свое имущество я не буду скаредно беречь и расточительно тратить, признавая наиболее прочной для себя собственностью то, что я удачно подарю другому. Оказывая благодеяния, я буду принимать в расчет не число и вес, а только достоинство получателя. Никогда в моих глазах не будет слишком большим то пособие, которое получит достойный. Я ничего не буду делать для славы, а всегда буду поступать по совести. Мое поведение, хотя бы я оставался наедине, будет таково, что на него мог бы смотреть народ. Целью еды и питья будет служить мне удовлетворение естественных потребностей, а не наполнение и опорожнение желудка. Я буду любезен в обращении с друзьями, кроток и уступчив в отношении врагов, оказывая милость раньше, чем услышу мольбу, и предупреждая честные просьбы. Я буду помнить, что моя родина — весь мир, что во главе его стоят боги и что эти строгие судьи моих деяний и слов находятся надо мной и около меня. А когда природа потребует, чтобы я возвратил ей свою жизнь, или я сделаю это по требованию своего разума, я уйду, засвидетельствовавши, что я дорожил чистой совестью и стремился к добру, что ничья свобода, и прежде всего моя собственная, по моей вине не была ограничена».

Кто наметит себе такие цели и будет не только желать, но и стараться достигнуть их, тому путеводителями будут боги. Пусть бы он и не достиг успеха,

но, дерзнув на великое, пал он.

А вы, ненавидящие добродетель и ее почитателя, поступаете самым шаблонным образом. Ведь и больные глаза страшатся солнца, и ночные животные чувствуют отвращение к сиянью дня: ослепленные первыми лучами света, они, боясь его, устремляются отовсюду в свои потайные норы и скрываются в каких-нибудь щелях. Начинайте же травлю, изощряйте свой проклятый язык, понося благородных людей, орите, кусайтесь, хотя вы гораздо скорее поломаете себе зубы, чем последние успеют уязвить их.

21

«Почему этот любитель философии, — спрашиваете вы, — живет таким богачом? Почему он отзывается с презрением о богатстве и, несмотря на это, владеет им? Почему он проповедует презрение к жизни и тем не менее остается в живых? Почему он советует презирать здоровье, а сам усерднейшим образом бережет его, предпочитая быть вполне здоровым? Да и изгнание он считает пустым звуком, говоря: „Что за беда переехать из одной страны в другую?“ — и тем не менее по мере возможности желает состариться на родине. Он заявляет, что нет никакой значительной разницы между долголетним и кратковременным существованием, однако случае отсутствия препятствий старается продлить свою жизнь и в преклонном возрасте преспокойно сохраняет бодрость сил», На это я отвечу: говоря, что все эти преимущества следует презирать, он высказывается отрицательно не о самом обладании ими, а только о беспокойном обладании; он принципиально не отрекается от них, а только равнодушно относится к их потере, если последняя наступает. Да и в самом деле, где безопаснее будет судьбе поместить богатство, как не там, откуда он может потребовать его обратно, не вызывая этим ропота со стороны лица, возвращающего его? Когда Марк Катон восхвалял Курия с Корунканием и тот век, когда ничтожное количество серебра давало повод к замечанию цензоров, у него самого было 40 миллионов сестерциев, меньше, несомненно, чем у Красса, однако больше, чем было у Катона Цензора.

Если сравнить обоих Катонов, то Катон Младший в большей степени превосходил богатством своего прадеда, чем сам он уступал Крассу. Ему бы достались еще бо́льшие средства; то он не отказался бы от них, так как мудрец не считает себя недостойным случайных милостей судьбы. Он не любит богатства, но предпочитает его бедности; он не открывает перед ним своего сердца, но впускает его в свей дом; он не отрекается от имеющегося у него богатства, но удерживает его, желая предоставить большие средства в распоряжение своей добродетели.

22

А разве можно сомневаться, что в богатстве мудрец находит больше средств к духовному развитию, чем в бедности, где вся добродетель заключается в сохранении непреклонности и бодрости, тогда как богатство открывает обширное поприще для воздержания, щедрости, аккуратности, распорядительности и великолепия. Мудрец не станет смотреть на себя с презрением, хотя бы он был крошечного роста; однако ему было бы приятнее быть высоким и стройным; точно так же, несмотря на тщедушие и потерю одного глаза, он будет чувствовать себя здоровым; тем не менее он предпочел бы быть силачом. При этом он не будет забывать, что сосредоточенная в нем духовная сила значит больше, чем физические качества. Со слабым здоровьем он будет мириться, желательным же будет признавать цветущее. Хотя некоторые преимущества, в сущности, незначительны и потеря их не может отразиться гибельно на высшем благе, однако они отчасти содействуют той постоянной веселости, которая порождается добродетелью. Богатство так настраивает и развеселяет мудреца, как моряка радует попутный ветер, как приятны хорошая погода и во время зимней стужи солнечное тепло. Далее, кто из мудрецов — я разумею стоиков, считающих добродетель единственным благом — станет отрицать, что даже так называемые безразличные предметы заключают в себе некоторую ценность и что одни из них заслуживают предпочтения перед другими.

Одним из них придается некоторое значение, другим большое. Во избежание ошибок прими к сведению, что богатство принадлежит к предпочтительным предметам. Ты скажешь: «Зачем же ты издеваешься надо мной, когда богатство играет у тебя такую же роль, как и у меня?» Хочешь знать — отвечу я, — какая разница в наших отношениях к нему? Если у меня пропадет богатство, моя потеря ограничится только им; если же ты лишишься его, то ты не сможешь прийти в себя, чувствуя, что в твоем существе образовалась пустота; в моих глазах богатство имеет некоторое значение, в твоих — величайшее; я — господин богатства, ты — его раб.

23