В дальних плаваниях и полетах - Лев Борисович Хват

Бабушкин испуганно замахал руками:

— Вы разве позабыли, что творилось в Управлении полярных станций после возвращения челюскинцев? Только на мое имя пришло с полтысячи писем от болельщиков Арктики.

Героика борьбы полярников и летчиков в дни челюскинской эпопеи запечатлелась в сердцах советских людей. Арктические события покорили воображение молодежи: там, на Крайнем Севере, в неосвоенных областях, жизнь дарит замечательные приключения, там раскрываются лучшие человеческие черты — преданность долгу, смелость, самоотверженность, чувство товарищества.

Многих потянуло в «страну торосов и айсбергов». Уезжающим счастливцам завидовали. В помещении, где принимали на работу в Арктику, толпились юноши, девушки, приходили сюда и подростки-старшеклассники.

— Пожалуйста, направьте меня на остров Диксон, — с надеждой в глазах обращался худенький кудрявый паренек к полярнику в морской тужурке.

— Сколько вам лет?

— Шестнадцать… скоро будет… Вот-вот пойдет семнадцатый.

— То есть пока что полных пятнадцать? Подождите, дорогой мой, хотя бы годика два. Прошу следующего…

— Окончила десятилетку, знаю английский язык, согласна на любую работу, — бойко докладывала девушка с длинными русыми косами.

— Специальность у вас есть?

— Пока нет, но я могу работать в библиотеке, заниматься с детишками… Конечно, умею готовить, чинить белье, стирать. Прошу вас, не отказывайте, Арктика стала моей мечтой! Поверьте, я все сделаю, чтобы приносить больше пользы.

— Но ведь нужны люди, имеющие специальность, практический опыт. Советую вам изучить подходящую профессию… Впрочем, зайдите дней через пять: возможно, откроется вакансия в детском интернате на Чукотке…

Стремился в Заполярье и Вася Локтев, московский радист. Вот бы очутиться на мысе Челюскин или, еще лучше, на острове Уединения — узнали бы Васю! И ему представляется, как ночью, в неистовую пургу он принимает радиограмму от группы изыскателей с просьбой о помощи. Вася надевает кухлянку и шапку-ушанку, выбирается из палатки… Здесь внезапная догадка оборвала полет его фантазии: «Да ведь там, за Калужской заставой, все было похоже на лагерь полярников! Не тренировались ли те люди к арктической экспедиции?.. Но трупы?!»

Локтев был близок к раскрытию «секрета» четырех полярников. Персонал первой в мире дрейфующей научной станции «Северный полюс» готовился к жизни на плавучей льдине, и то, что увидел Вася в памятное ему воскресенье, было генеральной репетицией. Снежные холмики подмосковного поля, конечно, мало походили на грозные торосы. Под ногами была твердая почва, а не плавучий ледяной островок. Температура тоже не соответствовала условиям Центральной Арктики. Но в подмосковном лагере исследователи тренировались с немалой пользой.

— В этих «полевых условиях» мы проверили и испытали научные приборы, ветродвигатель, рацию, обмундирование, снаряжение. Узнали, как долго удерживается в палатке тепло. Наконец, выяснили кулинарные способности каждого. Кренкель связывался с радиолюбителями Казани, Харькова, Одессы, Тбилиси, а те и не подозревали, что беседуют с будущей станцией УПОЛ…

Так рассказывал мне Папанин поздней январской ночью 1937 года. Снег крупными хлопьями сыпал на безлюдную столичную улицу.

Пришла пора раскрыть тайны Центральной Арктики! Честь этих открытий будет принадлежать Советскому Союзу, и наша страна использует их для полного освоения Северного морского пути, для трансполярных полетов…

Минувшей осенью Папанин вернулся из дальнего арктического плавания: он ходил на «Русанове» к восемьдесят второй параллели. На острове Рудольфа, самом северном в архипелаге Франца-Иосифа, возникла главная база экспедиции. Два жилых дома, радиостанция, гараж, склады выросли на берегу маленькой советской земли, в девятистах пятнадцати километрах от полюса. Двадцать четыре человека остались зимовать на Рудольфе. Они пустили электростанцию, подготовили тракторы и вездеходы, доставленные «Русановым», оборудовали посадочную площадку на ледяном куполе острова и ждали воздушную эскадру из Москвы.

— До вылета еще несколько недель, — сказал Папанин и заторопился: — Батюшки, четвертый час! А у меня с утра уйма дел: проверка оружия, испытания приборов и ашгаратов.

— Последний вопрос, Иван Дмитриевич: ваша радиостанция УПОЛ будет держать связь только с островом Рудольфа?

— Это уже по части Кренкеля, спросите у него.

— Эрнст Теодорович в Москве сейчас?

— Да, он неподалеку от меня живет. Где это онегинская Татьяна останавливалась в Москве? «У Харитонья в переулке»? Вот в этом самом переулке, «у Харитонья», квартира Кренкеля.

Знаменитый радист охотно рассказал о генеральной репетиции:

— Мы убедились, что к жизни на льдине готовы, хотя у Калужского шоссе даже при самой пылкой фантазии не вообразишь, что ты на полюсе…

— А радиостанцией вы довольны? — спросил я.

— Вполне! У нас два комплекта аппаратов. Надежная связь с Землей — буквально вопрос нашей жизни. Если мы не в состоянии будем передать свое местоположение, то отыскать в океане нашу льдину, не зная ее координат, — все равно что найти иголку в стоге сена.

— С кем же вы собираетесь держать связь?

— Постоянно — с островом Рудольфа, а через него — с Диксоном и с Москвой. На досуге надеюсь связаться с любителями всех частей света… Чертовски хочется, чтобы скорее промчались эти последние недели!

Он тосковал по Северу. Почти половина его сознательной жизни прошла за Полярным кругом. Кренкель дважды зимовал на Новой Земле, строил радиостанцию у восьмидесятой параллели, летал на дирижабле к Земле Франца-Иосифа, участвовал в походах «Сибирякова» и «Челюскина», а совсем недавно вернулся с Северной Земли.

Молодые исследователи гидробиолог Петр Петрович Ширшов и геофизик Евгений Константинович Федоров были озабочены весом научных приборов; для них установили жесткую норму — четыреста пятьдесят килограммов; немало пришлось переделывать, облегчать.

Только одной экспедиции удалось до этого побывать на Северном полюсе. Двадцать три года отдал путешествиям в центр Арктики американец Роберт Пири. С изумительным упорством он стремился туда по льдам, каждый раз проникая все дальше на север, но снова возвращался на побережье Гренландии, не достигнув цели. Наконец 6 апреля 1909 года очередной поход завершился успехом: отряд из шести человек — самого Пири, врача-негра Мэтью Хенсона и четырех эскимосов — с помощью сорока упряжных собак добрался до Северного полюса. Лишь тридцать часов пробыл отряд в сердце Арктики; понятно, что науке экспедиция Пири дала очень мало. «Северный полюс будет завоеван авиацией», — предсказывал путешественник.

— Не минуты, как на самолете либо дирижабле, не часы, как в санной экспедиции, а многие месяцы проведем мы вчетвером на дрейфующей научной станции, — говорили журналистам Ширшов и Федоров.

Оба они тоже прошли хорошую арктическую школу. Ширшов побывал на Новой Земле, в походах «Сибирякова» и «Челюскина», в исследовательской экспедиции на «Красине». Евгений Федоров, окончив Ленинградский университет, уехал магнитологом на Землю Франца-Иосифа, а спустя два года вместе с Папаниным перебрался на полярную станцию