В дальних плаваниях и полетах - Лев Борисович Хват

записи нельзя было читать без волнения. За три дня до окончания дрейфа над лагерем появился маленький самолет. Пилот Геннадий Власов с «Таймыра» опустился на площадке, заранее расчищенной полярниками. «Я побежал туда по сплотившимся льдинам. Мы встретились с Власовым на полдороге, бросились друг к другу, расцеловались. За много месяцев это был первый человек с Большой земли. Я положил голову к нему на плечо, чтобы отдышаться, а он подумал, что я заплакал… Так мы стояли несколько минут и не могли прийти в себя от радости. Власов передал мне пакетик с письмами от друзей из редакции «Правды» — первую нашу «почту» после вылета из Москвы».

Последние строки — в пятой тетради — Папанин дописал на борту «Мурмана»: «Сижу в уютной каюте, перелистываю страницы дневника, и кажется мне, будто льдину я еще не покинул и все это лишь радостный сон. Но нет — я на борту советского корабля, среди друзей, среди дорогих людей».

«Исландия… Гейзеры… Фьорды…» — слышно во всех уголках ледокола. Капитан Воронин ведет судно в одну из бухт Исландии для свидания с «Мурманцем». Теплый южный ветер гонит крутую зыбь, «Ермак» тяжело раскачивается с борта на борт. Что и говорить, неприятное ощущение. Ледоколы, отличающиеся формой корпуса от обычных судов, весьма неустойчивы на волне. Воронин посмеивается:

— Это еще цветочки!

Надвигается шторм. Иллюминатор захлестывает зеленая волна, и боцманская каюта на какие-то секунды погружается в полумрак. Раз… два… три… четыре… Ледокол кренится на другой борт, иллюминатор высоко поднимается над морем, и в толстом стекле, словно призрачное видение, мелькает нос «Мурманца». Порою кажется, будто суденышко совсем скрылось под водой. Секунда, другая, и «Мурманец» взлетает на огромном белесом горбе, чтобы через мгновение вновь погрузиться в бурлящий океан… Какие люди на маленьком боте! В середине зимы они бесстрашно вступили в полярные льды и пробились далеко на север Гренландского моря. У семьдесят седьмой параллели «Мурманца» затерло, и три недели он дрейфовал вместе со льдами.

«Ермак» изменил курс, качка еще усилилась. Наш спутник исчез, его радист передает своим товарищам на ледоколе, какие испытания выпали команде: «Мурманца» третьи сутки треплет шторм, в машинном отделении что-то не ладится, люди выбились из сил, но старый капитан Ульянов держится всем на удивление; наглухо задраены люки и иллюминаторы, волны перехлестывают через борт, палубные надстройки трещат, а северный мореход не покидает мостика…

Подошли к гористому берегу Исландии, изрезанному фьордами, Высокие холмы еще в снегах. Задевая серебристые конусы, мчатся наперегонки ажурные облака.

Вдруг, словно по сигналу, качка прекратилась — «Ермак» вошел в бухту. Здесь тихо, как на пруду в безветренную летнюю ночь, а в четверти мили позади свирепо рычит океан. Над крышами прибрежных хижин стелется дымок, повеяло обжитой землей.

Своеобразен этот уголок северо-западной Европы. На юге Исландии, далеко от бухты, куда Воронин привел ледокол, расположен главный город страны — Рейкьявик: в нем жило тогда более трети всего 140-тысячного населения Исландии. Северо-восточное побережье кажется пустынным, но и здесь, как на затерянном в Гренландском море норвежском островке Ян-Майен, мимо которого мы прошли минувшей ночью, есть рыбаки, зверобои.

В бухту входит «Мурманец». Льды и волны ободрали краску с бортов. Но команда как ни в чем не бывало перекидывается шутками с ермаковцами; встретились старые приятели, участники совместных походов. Наши моряки приглашают друзей.

— А мы вас, товарищи, к себе не зовем, — говорят те. — На нашем судне всемирный потоп.

Капитан Ульянов промок и продрог, щеки и подбородок обросли, усы повисли. Полярники обступили его:

— Спасибо вашей команде! Геройское совершили плавание!

Ульянов даже смутился:

— Слишком вы нас того… Ничего выдающегося… Верно, Владимир Иванович?.. Вот бы ваши механики посмотрели у нас машину…

Суда продолжали путь на юг. Сделали еще одну остановку — в скандинавском фьорде, у норвежского городка Коппервиг. Делегация местных горняков поднесла полярникам искусно сделанный торт, изображающий дрейфующую станцию. Как было не вспомнить хабаровские, читинские, красноярские подарки в поезде челюскинцев!

С быстротою кинокадров промелькнули дни плавания в Балтике. Бункеровка в Таллине. Горячая встреча в Ленинграде. Ночь в экспрессе. Митинг на вокзале в Калинине. Запруженная народом Комсомольская площадь столицы…

Полярники приехали в Кремль. Двери Большого Кремлевского дворца гостеприимно распахнулись, и в ослепительном сверкании люстр полярники увидели множество приветливых, дружески улыбающихся лиц. Из-за стола поднялись Валерий Чкалов, Михаил Громов, Михаил Водопьянов, их соратники по арктическим перелетам. Чкалов шагнул навстречу Папанину, крепко обнял:

— Здорово, Дмитрич, дорогой! Ну и молодцы!

Четверо смелых, самоотверженных людей свершили истинный подвиг и сделали ценнейший вклад в науку о Центральной Арктике. Так было положено начало новым методам исследования Полярного бассейна.

После Отечественной войны изучение высоких широт продолжалось с нарастающим успехом. Уже в 1950 — 1951 годах действовала дрейфующая станция «Северный полюс-2». В 1954 году в Центральной Арктике одновременно работали две плавучие научные станции: «СП-3» и «СП-4», а с весны 1955 года — «СП-5». Годом позже в высоких широтах Арктики возник плавучий научный городок — станция «СП-6», затем — «СП-7»… Одна за другой появлялись в Центральном Полярном бассейне всё новые дрейфующие станции, их уже обозначали двузначным числом: «СП-10», «СП-11», «СП-12»… В 1967 году в Арктике действовала станция «СП-15», дрейф уносил ее к центру Полярного бассейна; 6 декабря она прошла в непосредственной близости от Северного полюса. По своему техническому оснащению и объему научных исследований все эти плавучие экспедиции превосходят первую станцию «Северный полюс», работавшую в 1937 — 1939 годах. Но подвиг четырех исследователей, положивших начало новейшему способу изучения Центральной Арктики, навсегда вошел в историю.

В наше время, в шестидесятых годах, арктические пилоты и летом, и в полярную ночь совершают воздушные рейсы к ученым дрейфующих экспедиций. Карту высоких широт пересекают во всех направлениях пути советских станций на льдинах. Работа наших полярников обогащает представления человечества об огромной области, которая веками была загадкой.

ЧКАЛОВСКАЯ ВОЛЯ НЕ УМРЕТ!

Красная площадь. Потоки молодых демонстрантов. Жизнерадостные, веселые, полные веры в будущее юноши и девушки. Счастливая, торжествующая юность!.. На левом крыле Мавзолея Ленина, рядом с членами правительства, — Валерий Павлович Чкалов и Иван Дмитриевич Папанин… Так было летом 1938 года, через несколько месяцев после встречи полярников в Кремле.

Чкалов и Папанин спустились вдоль кремлевской стены к Манежной площади. Москвичи горячо приветствовали героев. Валерий Павлович обменивался с Папаниным впечатлениями, вспоминал о девчурке, поднявшейся на Мавзолей: «А в руках у нее букетик, крохотный-крохотный…» Потом стал уговаривать Ивана Дмитриевича съездить на какую-то невиданную рыбалку. У гостиницы