Холокост. Черные страницы. Дневники жертв и палачей - Нина Сигал

только половину нашего рациона. К счастью, мы запаслись изрядным количеством подсластителя: Агнес недавно купила целый бочонок, а я коплю сахар, который у меня есть, каждое утро появляясь в офисе. Нам разрешают взять по два кусочка каждому.

Вечером я присутствовал на собрании бригады «германских СС» из Амстердам-Ост на Конингслаан, 12. Там я столкнулся со своим соседом через дорогу, товарищем Верхагеном, который является одним из «командиров бригад». «Командир бригады» Слот обсудил пропагандистскую деятельность. Командир нашей секции – товарищ Хилкема. К тому времени, когда собрание завершилось, было уже 10 часов вечера, и мне пришлось идти домой пешком, что было не так-то просто. Я вернулся домой только в 11:30 вечера. Я узнал от товарища Слота, что заместителя начальника государственной полиции П. ван Дейка из Хемстеде застрелили евреи. Он пошел ловить еврея, прятавшегося в стоге сена, и, когда он забрался внутрь стога, его смертельно ранили. Как оказалось, в стоге прятался не один еврей, а около 60. Мы смогли схватить 35 из них. Фермер, который предоставил им такое убежище, теперь тоже скрывается.

Среда, 13 октября 1943 года

Тихая ночь, весь день густой туман. Сегодня я снова на дежурстве, но в 10 утра должен был предстать в качестве свидетеля перед Судом по делам государственных служащих под председательством преподобного Хазельхоффа Ролфземы по делу Ставаста и Войте. Ставаста могут присудить к двум часам исправительных работ в течение 21 дня за ненадлежащее обращение с арестованным 30 мая в офисе Службы политической разведки и контрразведки[256]. В суд были вызваны все сотрудники, которые находились в офисе в то время, а также Воордевинд, Постума и обвиняемый. «Речтсфронт»[257] назначил товарища Дюфура защитником Ставаста. Я считаю, что у Ставаста есть хорошие шансы выиграть это дело.

Во второй половине дня я отправился в офис. Всю мебель уже перенесли. Обстановка в кабинете просто первоклассная. Книжный шкаф еще не успели перенести, но должны это сделать в ближайшие несколько дней. Я снова окажусь в кабинете 203, напротив Эландсграхта.

Суббота, 16 октября 1943 года

Ночь была тихой. Погода хорошая, но очень холодная. Сегодня я снова на дежурстве, насколько это можно считать «дежурством». Это последний день моего руководства Полицией нравов, или Инспекцией II D. Все наши материалы были перенесены в кабинет 203, включая красивый книжный шкаф, который является последней реликвией из офиса на Ньюве Деленстраат. Во второй половине дня Фельдмейер, командующий немецкими войсками СС в Нидерландах, выступил в Бельвью. Темой выступления было «Справедливость превыше всего». Зал был переполнен.

Понедельник, 18 октября 1943 года

Ночь тихая. Дождливо, но позже прояснилось. Погода мягкая. Сегодня я не работаю. Я попрощался со своими бывшими сотрудниками Полиции нравов и переехал в свою новую комнату. Но мне, конечно, не приходится скучать. У меня есть своя работа. Другие начальники инспекций и секций также приступят сегодня к работе здесь, в штаб-квартире. Моддермана пока еще нет на месте, потому что он болен. Говорят, что это что-то связанное с сердцем. Я думаю, он хочет просто уволиться и уйти на пенсию…

Погиб капитан Ханс Дитер Франк[258], получивший Рыцарский крест как один из самых известных летчиков «ночных истребителей». Полицайфюрер Раутер издал приказ, в котором заявляется о необходимости обеспечения защиты в любое время всех сотрудников полиции из числа членов НСД и других функционеров НСД, когда они находятся вне дома, на службе или вне ее. Это хорошая идея, но она практически неосуществима и не совсем удачна. Я обсудил этот приказ с Постумой, и мы пришли к выводу, что в настоящее время нет никакого способа его реализации.

Мюссерт и Раутер выступили на церемонии приведения к присяге новой группы из 600 голландских новобранцев Landstorm[259]. Они объявили о планах формирования вооруженных сил национал-социалистов. Они будут состоять из подразделений СС и W. A., возглавят эти вооруженные силы штандартенфюрер СС Фельдмейер и командир W. A. Зондерван. Они будут состоять из подразделений сельской и городской охраны и предназначаться для защиты национал-социалистов от террористов, а также для охраны запасов продовольствия. Эти силы будут вооружены винтовками, и у них будут полномочия задерживать любых подозрительных лиц в общественных местах.

Филип Механикус, журналист, Вестерборк

Суббота, 30 октября 1943 года

В последнее время моя страсть к писательству ослабла. Ежедневная борьба с отвращением к обществу, с какофонией, с банальностью, с вульгарностью отнимает у меня слишком много энергии. Благодаря писательству я до сих пор находил способ, который иногда помогал мне отвлечься и забыть о неприятностях. А также благодаря игре в шахматы. Но в последнее время у меня нет мотивации делать какие-либо заметки. Либо я просто устал наблюдать за лагерной жизнью, либо мне стало безразлично, что здесь происходит. Так чувствует себя каждый, кто надолго остается в лагере? Конечно, жизнь здесь притупляет чувства. Каждый должен стараться противостоять скуке, чтобы добиться здесь чего-то. А это требует энергии…

Я один из немногих людей в лагере, у кого официально нет какой-либо работы, но я нисколько не стыжусь этого. В конце концов, значительная часть работы здесь выполняется в интересах немецкого вермахта. И поэтому я не чувствую никакого стремления получить работу. Мне кажется более важным записывать то, что происходит здесь ежедневно, – для тех, кто в будущем захочет иметь представление о том, что здесь происходило. Вот почему мой долг – продолжать писать.

Элизабет ван Лохейзен, хозяйка бакалейной лавки, г. Эпe

Четверг, 25 ноября 1943 года[260]

В 6:30 утра мы внезапно услышали шаги и разговоры рядом с домом. Я услышала, как кто-то произнес: «Ван Велинк!»[261] Я сразу же поняла, что это полиция. Громкий звон колокольчика. Дик подошел к окну. «Полиция, откройте!» Пока они продолжали звонить, Дик спустился вниз. “Anziehen und sie gehen sofort mit!” («Одевайтесь и без промедления подходите!»). Внезапно дом наполнился полицейскими, которые обыскивали каждый угол. Увидев в погребе полбутылки коньяка, они сказали: «Должно быть, это для Томми!»[262] В прихожей стоял чемодан Эрмиены. Они спросили, чей он. Я ответила: «Мой». Я спустилась вниз, чтобы заварить чай. Вместе с ними была и Сини. Как оказалось, десять человек в 5:45 утра появились в ее доме, обыскали его и допросили ее. Очевидно, они искали Гера. Когда Сини упомянула имя Дика, ей велели одеться и показать им дорогу к нашему дому.

…Это были ужасные парни. Мы оделись, Сини налила чай и приготовила несколько бутербродов. Я упаковала кое-какую одежду и туалетные принадлежности для Дика, словно мы готовились к долгой поездке к своим друзьям. Мы все делали молча. Дик был очень бледен (он всегда бледнеет, когда волнуется), но все произошло так быстро, что мы не до конца поняли, что, собственно говоря, происходит.

Детективы ушли, а несколько немцев, которые казались вполне рассудительными людьми, остались. Нам пришлось идти к полицейскому фургону, припаркованному возле церкви. Я все еще помню, как мы втроем идем холодным утром, не зная, что нас ждет впереди, и это чувство острой жалости при мысли о том, что Сини останется одна после того, как мы уедем… Она выглядела храброй, когда попрощалась с нами у полицейского фургона, пообещав присмотреть за нашими вещами, а потом пошла домой одна… Когда нас довезли до тюрьмы, то мужчин и женщин сразу же разделили. Я наблюдала за тем, как Дик становится все дальше от меня в своем ряду. Это было ужасно. Мне хотелось побежать за ним.

Нас зарегистрировали, отобрали у нас все деньги и документы, обыскали нас и после этого разместили по камерам. Позже в мою камеру привели еще миссис Бик и Лин Овербош, так что нас в камере для одного человека оказалось трое. Одной досталась кровать, две должны были спать на полу. Поскольку я была старше остальных по возрасту, то расположилась на кровати. Она была жесткой, но это не имело значения. Нам выдали три ломтика сухого хлеба и очень слабый кофе, но мы не могли есть. Я была совершенно спокойна, но все равно никак не могла заснуть. Многое произошло, слишком многое, чтобы передумать