Солдаты СВО. На фронте и в тылу - Михаил Иванович Федоров

Я представился, сказал, что знаю Юру, что осенью договаривался с ним встретиться, что живу рядом с госпиталем, и предложил прийти к себе в гости, но Николай сказал, что ему не разрешат, и я сам могу подойти к проходной, и он ко мне выйдет.

Спустя час я направился к проходной госпиталя, через которую туда и обратно сновали военные в камуфляже.

Подходя к ней, набрал номер:

– Николай, я подхожу…

– А к какой проходной?

– Она, кажется, одна…

– Нет, на?.. – назвал улицу совсем в другой части города.

– Как?! На… – назвал улицу проходной. – В госпиталь…

– А нас перевели. Я в палаточном лагере…

Сначала не понял: договаривались ведь о проходной госпиталя, откуда Николай убегал на прощание, а выходило, нет. Мне трудно было объяснить слова Николая, а он уже говорил, что отпросится у ротного в увольнение и приедет.

Я вернулся домой и ждал его приезда, позванивал ему, но тот не отвечал. Но вот списались: выходит, я зря его ждал.

Он написал, что могу в воскресенье приехать к нему к воинской части.

Что ж…

Вот поехал на другой конец города, плутал по улицам, добрался до части, и на проходной ко мне вышел худощавый, со складками на лице, мужчина. Отходить далеко от ворот ему запретили, и мы говорили около поставленных друг на друга бетонных колец с амбразурой для стрелка.

Присутствие рядом военных мешало откровенному разговору. Но потихоньку я выяснял: мой собеседник Николай с фамилией русского академика Ломоносова родился в 1979 году в Ростовской области в Гуково. Когда-то отбывал срок, но потом биографию почистил, работал в ВПК (понятно, на оборонном заводе) в другой области, в июле 23 года поехал на СВО.

– Понял, что отсиживаться хватит… – говорил бесцветным голосом. – И с Юрой на СВО. На машинах из Воронежа в Рогово, на полигоне одиннадцать дней потренировались и сразу же уехали за «ленту» в Макеевку.

– У него какой позывной?

– «Доцент».

– А почему?

– Он же с образованием.

– Еще бы, кандидат юридических наук!

– Он у комбата вел документацию, очень грамотный человек.

– Мне он писал, что командир отделения.

– Было и такое.

– А ты молодец, из госпиталя на прощание вырвался…

– Да вот, еще ногу просветят, датчики снимут, – посмотрел на ногу. – Может, в отпуск на месяц отправят, и к вам заеду. Вон машина стоит с черной крышей, – показал на иномарку среди других скопившихся на обочине машин. – И тогда за чашкой чаю…

– Хорошо бы… А когда тебя ранили?

– 16 октября.

– То есть ты с Юрой расстался.

– Да. А Юру вывозили на границу, он там побыл, потом его вернули опять под Макеевку. Потом его хотели засунуть в штурма́.

Как я понял, в штурмовики.

Николай:

– Комбат, пообщавшись с ним, сказал: «Нет». Это последнее, что я знал. И он отправился обратно…

– Мне его учитель Посохов из Вейделевки рассказал, что он звонил ему, и он от него узнал, как Юра в окоп к хохлам угодил. Но он по-украински знает и как-то выбрался оттуда.

– Я слышал такое… И по минному полю он гулял. Это я тоже лично сам знаю. Понимаете, он психологически… Картина весьма неприятная была. Прилетало везде. Крыли каждый день, и не по разу. У каждого же свой психологический порог. Я подошел к комбату: «Отправьте его непосредственно в часть. Пускай пару дней побудет в цивилизации». Психологически тяжело. И его отодвинули от передка, потому что представьте, вон «газелька» стоит, – показал на машину в ста метрах. – Такое же еще расстояние, и там хохлы.

– Получается: ничего. Что стоит ночью добежать.

– Ничего не стоит…

– Нос к носу, будем так говорить…

– Они прекрасно знают, что мы здесь есть. И мы знаем, что они там.

– А ты кто по должности?

– Солдат. И Юрий сначала был солдатом.

– Кстати, а почему вас «людоедами» прозвали?

– Потому что мы пленных не берем, так же, как они нас, – пошутил, а потом посерьезнел Ломоносов. – Мы «камикадзе». Вот пошли, вернемся – не вернемся…

Я понимал, что Николай преувеличивает, но доля правды в его словах была.

– Мне Юрий прислал фото с объявлением: проводится собрание «Алкоголь и человек», будем так говорить.

Ломоносов:

– Проводил политзанятия с теми людьми, которые очень любят алкоголь. Собирал в блиндажах и говорил о вреде спиртного…

– Это было важно?

– Думаю, не особенно…

– Но все равно с юмором написано.

– А юмор должен быть. Юра разряжал ситуацию. Однозначно.

– А что в свободное время делали?

– Болтали. Пили медовуху. Сами ее делали… Все ведь живые люди…

– А Юра какой?

Николай:

– Я его знал как человека и как солдата, мы были в одном окопе. Заднего не было у него. А страх присущ всем нам. Как случится с нами, мы этого не поймем. Как вот, если ты ранен, а эвакуации нет. Вот это страшно осознавать…

– Сейчас зима собачья, минус 25.

– Тяжело…

– А у тебя позывной?

– «Седой»…

– В атаку приходилось ходить?

– Ну, если мы штурмовые подразделения…

– 252-й мотострелковый полк…

– В каждом полку штурмовые…

Голос у Николая не повышался, не ослаблялся. Он говорил монотонно и приглушенно, словно приходилось разговаривать в окопе, чтобы не выдать голосом свое местонахождение.

– А Юрий?

– Он закрепом был. Вот, допустим, мы отбили опорник, все, закрепились, подержали несколько дней. Держим оборону. А так кроет и их артиллерия, и наша артиллерия, там никто не разбирается. Погнали в атаку, а у них там доты бетонные. Годами готовились. Из двадцати четырех человек, с которыми ехал из Воронежа, живых можно по пальцам пересчитать на одной руке, кто остался жив. Как будет, так будет. За Родину мы уже повоевали и повоюем, но за нее еще надо пожить. Вот это самое главное!

9. Ранение. Чтобы война закончилась…

– У вас ранение куда? – спросил я.

– В левое бедро. Это три осколка. Все вытащили… Заштопали, сшили…

– От обстрела?

– Да, кассета… Мы крайнюю точку отбили, продвинулись на три километра восемьсот метров от линии обороны. В опорнике прилетело. А кассета, она вот такие стволы, – Николай посмотрел на сосновую рощу за дорогой, – кладет, как спички.

– И как ты?

– Сам хромал почти пять километров до ближайшего места эвакуации. Брел по открытой местности. Там все повалено. Ни промедол, ничего не делал. Понимал, что, сделав укол, я не дойду. А там «птички»…

– И думай, повезет – не повезет…

– Да. Там и эвакуация пятьдесят на пятьдесят. И на БТРе в полевой госпиталь. Там в лагерь. В Белгород. Потом в Рязань. С Рязани выписался, на реабилитацию поехал в Тюмень. Вот в госпиталь в Воронеже. И здесь…

– О чем Юрий мечтал?

– Чтобы война закончилась.

Николай обещал позвонить и приехать ко мне, если только не случится что-нибудь неординарное. Я ждал