Украина против Донбасса. Война идентичностей - Евгений Вадимович Рябинин

войны, мы сопоставили и показали, что разрушения 2022 г. были масштабнее. Мне очень жалко было людей, и я никогда не мог представить, что в XXI в. такое возможно, что люди меняли сигареты на воду, выстраивались с номерками на руке за гуманитарной помощью, стояли сутками. Мы привыкли, что вода – это проблема в Африке, но не здесь. 150 километров по прямой от моего города, где нет электричества, нет воды, нет связи – для меня это было шоком.

– Сколько было отснято фотографий в Мариуполе?

– Десять тысяч, возможно, больше. И отбор для книги проходил очень тяжело, потому что я хотел все показать людям, но физически все разместить в одной книге просто нереально. Мы долго спорили, размышляли с редактором, дизайнером, меня выгоняли из кабинета, говорили, мол, мы сами все сделаем; отбор проходил очень тяжело, потому что все хотелось вместить.

– Что сложнее было фотографировать – здания, развалины либо людей?

– Конечно, людей. Во-первых, ты приходишь к людям, у которых горе, они потеряли близких, дома. Как мне сказала одна женщина: «Месяц назад у меня была квартира, машина, работа, а сейчас ничего – и Вы приходите и меня фотографируете». Да, мне было стыдно, но я понимал, что мне нужно было работать и было тяжело психологически встраиваться в общение. Хотя были и другие ситуации. Я увидел полностью разрушенный дом, осталось только два подъезда, там сидели люди у костра. Я подошел, сказал, что я – журналист, приехал работать, и меня настолько тепло встретили, меня усадили, налили чай, сказали: «Мы только что получили гуманитарку, сейчас печеньки достанем» – и с этими людьми я провел несколько часов. Они меня водили по району, особенно запомнились дети, их взгляд, их глаза, поскольку дети никогда не врут, они честные, это запомнилось. Девяносто процентов населения Мариуполя относилось ко мне с пониманием, брали за руку, заводили в свои дома, они хотели показать, как они живут, что с ними сделали ВСУ. Некоторые не хотели сниматься, закрывали лицо руками. Я столкнулся на референдуме в Бердянске, когда одна 80-летняя бабушка пришла голосовать, я ее сфотографировал, а она говорит: «Это же теперь меня укры расстреляют, если увидят». Я ей ответил, что все будет хорошо, вы же верите в лучшее. Референдум показал, что люди верили, они искренне хотели, чтобы на их территории была Россия. С людьми очень тяжело было работать, я наблюдал за ними, когда они стояли в очереди за водой; мне приходилось разнимать даже некоторых, и мой главный аргумент состоял в том, что вы же остались живы, это самое главное, вы победили, нужно оставаться людьми. Но здесь очень легко судить, чужой кафтан не нужно на себя примерять. Что касается зданий, то когда я заходил в некоторые здания, в тот же Драмтеатр, мне что-то мерещилось, не знаю, как это объяснить. Интересно было находиться в районе «Азовстали», я приезжал и рано утром, и поздно вечером, я «ловил» свет. Этот район был настолько пропитан эмоциями людей с обеих сторон, что, мне кажется, там до сих пор что-то есть, и один из военных мне сказал, что он видел призраков там.

– Какие были опасные ситуации?

– В трамвайном депо была первая ситуация. Это был июнь, солнце уже жгло нещадно, и я искал тень, где бы можно было поставить машину. Я решил, что не буду обходить депо, а просто перелезу через забор, и когда я спрыгнул, в двух шагах от меня лежала мина. Я ее, конечно, сфотографировал с разных сторон и пошел дальше. На «Азовстали» я напоролся на растяжку, но, слава Богу, она была серьезно провисшей и не сработала. Почему я пошел туда? Там стояли ребята в оцеплении и там лежала неразорвавшаяся ФАБ; это уникальный случай, больше нигде не было такой ситуации. Я подхожу к ней и чувствую, что моя правая нога за что-то цепляется, я опускаю глаза и вижу тоненькую проволоку. Я быстро оттуда ушел, подхожу к ребятам и говорю, мол, там растяжек полно, они отвечают: «Мы предупреждали, там еще и труп подальше лежит». Сейчас легко и смешно вспоминать, тогда было не особо весело.

– Можно ли сказать, что военная фотожурналистика эмоционально опустошает?

– Нет, наоборот, она дает новые чувства и новые эмоции, она даже чем-то обогащает человека. Когда я провел в Мариуполе полтора года, потом вернулся в мирную жизнь и мне дали один заказ, у меня даже была некая грусть, мирная съемка воспринималась уже тяжеловато, чего-то не хватало, какого-то адреналина. Когда ты делаешь фотографии послевоенные, ты сам становишься более впечатлительным, хотя иногда пробивало до слез. Когда мы ходили по кладбищу в селе Виноградное и Старом Крыму и видели эти бесконечные таблички просто с номерами, даже без имен. Очень потрясла ситуация, когда пришла на кладбище девочка, у которой мама погибла, и она сидела и прибирала холмик, это очень бьет по нервам. Но нужно было прятать нервы в карман и работать, потому что ты приехал не просто побродить, а именно показать всю трагичность ситуации. Ты приехал, чтобы запечатлеть историю.

– Какая самая запоминающаяся фотография?

– Кот, которого назвали Марик, он чем-то ассоциировался с городом – грязный, побитый, голодный, но не сдавшийся, как и город. Фотография бабушки, которая поддерживала огонь в костре. Девочка, которая каталась на качелях на фоне разбитого театра. Я назвал эту фотографию «Качели надежды».

Вообще все фотографии для меня важные и запоминающиеся, поскольку все их пережил, некоторые фотографии я проживал несколько часов. Например, я ходил между детьми, которые играли на площадке, и ловил момент. Одна бабушка уже отгоняла меня, говорит: «Дайте поиграть детям впервые после войны», а я искал тот самый момент, и у меня получилось. Вот это запоминается; если ткнуть пальцем в любую фотографию, я скажу, где она была сделана и что там происходило, поскольку я сам ее сделал. Очень потрясла меня другая ситуация: я набрел на один из дворов и из всего дома осталось семей семь, до военных событий там было более 40 семей, и вот одна женщина мне рассказала, что раньше они просто жили, здоровались друг с другом, а теперь вот создали коммуну и пытаются выжить вместе.

– Что у Вас в планах, кроме «Мариуполь. Возрождение»?

– Очень много разных идей, много проектов, конечно, буду продолжать данное направление и буду пытаться показывать правду людям не только в России, но и в других странах. В январе должна пройти выставка в Италии, там уже местные украинцы подняли скандал; в Германии буду пытаться,