Атомный век Игоря Курчатова - Александр Анатольевич Цыганов

практика. Всё просто и необходимо: кто-то (Панасюк?) опытным путём подбирает оптимальные условия размножения нейтронов, кто-то (Фурсов?) занимается расчётами надкритических систем, кто-то (Бабулевич?) делает проект системы регулирующих стержней для управления реакций, заодно подбирая наиболее подходящий материал для них. А кто-то (Гончаров?) тестирует образцы графита на предмет наибольшей чистоты.

А ещё Курчатову нужно прояснить теорию и практику по 94‐му элементу. Из разведматериалов в принципе понятно, что его можно использовать в качестве взрывчатки для бомбы вместо урана-235. Если верно, что их свойства совпадают, это наполовину упрощает задачу выяснить, что нас ждёт и каким будет состояние урана в бомбе в начале развития взрыва. Но как проверить эти свойства, когда для этого не хватает собственной экспериментальной базы? Как выяснить, какие данные верны в противоречивых донесениях об американских работах?

Был бы котёл – наработали бы какие-то количества этого вещества. Только до котла ещё далеко. Какие-то микроколичества можно получить на циклотроне. А чтобы тот собрать, нужно изготовить ускорительную камеру, немалое количество деталей, поставить систему охлаждения магнитных обмоток. Сборку циклотрона Леонид Немёнов обещал закончить за 16 месяцев. Но не в подвале же!

Не хватает и теоретической базы. Некому осмысливать даже то, что получает брат Борис в подвале. Нужны, очень нужны теоретики – ведь от этого будет зависеть дальнейшее развитие процесса и разрушительная способность бомбы.

Но нет теоретиков. Кроме тех, что и так пошли за Курчатовым. Не получила Лаборатория № 2 поддержки научной общественности. Не только в силу секретности, но и потому, что те, кто знал о её задачах, считали Курчатова директором и академиком исключительно по кремлёвской протекции: тот же Капица во время выборов в Академию успел со многими на эту тему пошептаться…

Почва там была, что называется, и без того унавожена: ещё в феврале 1943 года руководство АН СССР было изрядно огорошено выбором Инстанцией на пост главы Атомного проекта простого завлаба. Нонсенс!

После лёгкого тычка от Кафтанова АН СССР это решение утвердила. К тому же тогда академическое начальство ещё вполне резонно полагало, что Академия станет «генеральным подрядчиком» в создании Бомбы. Что сможет новоявленная Лаборатория без участия других институтов? Вон сколько Хлопин на свой РИАН берёт. А есть ещё и Капица с ИФП, и Вавилов с ФИАНом, и Семёнов с ИХФ. Это если только о физиках говорить, не считая ещё химиков, геологов, горняков, материаловедов и прочих учёных, без которых такое дело точно не обойдётся.

Заключение И.В. Курчатова по развединформации о возможности использования уран-гидрида-235. [Предоставлено СВР РФ]

Распоряжение Президиума АН СССР № 132 о предоставлении Лаборатории № 2 пользоваться правами института АН СССР. 05.02.1944 г. [Архив РАН]

Конечно, не обошлось. Однако в марте 1943 года академическое начальство ещё не ведало того, о чём узнало к сентябрю: ни одного реального инструмента для управления Лабораторией № 2 правительство Академии наук не предоставило. И когда это решение дошло до Нескучного сада, там оскорбились. Получается, что Курчатова поставили фактически над Академией – непосредственно под правительство. Да ещё и отдали ему полное право кадрово «раздевать» её институты…

Ситуация сложилась гротескная. Ситуация обманутой жены, сказали бы на бытовом уровне. С одной стороны, в глазах академиков лаборатория – не институт. Лабораторий самостоятельных не бывает. А предложение Первухина образовать для Курчатова научный институт по урану академическими авторитетами было отвергнуто на том основании, что Курчатов никогда прежде институтом не руководил.

Лишь в 1944 году руководство АН СССР смирилось с тем, что Курчатов – полноценный директор. Когда наконец по прямому распоряжению со Старой площади признала за Лабораторией № 2 права научного института.

Но в 1943 году заинтересованность властей в академическом росте Курчатова играла скорее против него.

* * *

С Академией Игорю Васильевичу не везло. Кандидатуру его в члены-корреспонденты выдвинули в 1938 году. Всё у него подходило: статьи выходят регулярно, есть две монографии, два учебника, два патента, сделан значительный вклад в развитие ядерной физики. И серьёзное открытие совершено – изомерия атомных ядер. Выдвигали его сразу два института – ЛФТИ и ЛГПИ.

Однако имя его из представленных к выборам на общем собрании АН СССР в 1939 году списков просто… выпало. На этапе отбора в Отделении математических и естественных наук Курчатова тихо, без обсуждения, забаллотировали. В членкоры прошёл Алиханов.

Возможно, на следующих выборах Игорь Васильевич прошёл бы, но началась война. Новые выборы в состав АН СССР наметили на 1943 год, когда немцев уже гнали назад. И тогда по Отделению физико-математических наук его академик-секретарь Абрам Фёдорович Иоффе назвал две кандидатуры в академики: А.И. Алиханова и И.В. Курчатова. Причём последнего – минуя ступень члена-корреспондента.

И всё бы хорошо, но на две кандидатуры в Отделении оказалась только одна вакансия.

И тут вмешалась Инстанция.

С.В. Кафтанов сообщил в Академию наук 21 мая 1943 года, что его комитет «поддерживает решение ОФМН о выдвижении кандидатуры И.В. Курчатова в действительные члены» и «считает его одним из наиболее достойных кандидатов в академики». Со своей стороны, кто-то запустил слух, что товарищей академиков побыстрее принять И.В. Курчатова в свой круг попросил (!) сам товарищ Сталин. Возможно, за этим слухом стоял А.Ф. Иоффе, намекнувший, что соответствующее пожелание выразили с сами-понимаете-какого верха.

Академика Капицу это возмутило. Он буквально наскакивал на Иоффе, требуя от того документального подтверждения пожелания ЦК. Издевался, конечно: никаких письменных распоряжений на эту тему Инстанция, понятно, давать не собиралась.

Очень горячо – чтобы не сказать бешено – агитировал против Курчатова академик Тамм. Не то чтобы Игорь Евгеньевич был доктринальным его противником. Он просто в ту пору был очарован Алихановым, который в обворожительной манере рассказывал про свои открытия в электрон-позитронных парах, про недавние наблюдения за космическими лучами на Кавказе и обещал открыть в них немало новых элементарных частиц.

В отличие от коллеги, Курчатову рассказать было особо нечего: прежние его открытия все знали, а чем он теперь занимается, всем знать было вовсе не положено.

И физики нахмурились. Даже Иоффе под настырным давлением Капицы заколебался на заседании отделения между двумя кандидатурами.

В академики избрали Алиханова.

Сталин, по чьему логичному указанию сделать И.В. Курчатова академиком – для увеличения его веса в научной среде – того и выдвинули в действительные члены АН СССР, на этот тихий демарш ничего не ответил. Но президент Академии В.Л. Комаров вдруг сразу же отнёсся к заместителю председателя Совнаркома академику же А.Я. Вышинскому с сообщением, что «на прошедших выборах остались незамещенными три вакансии действительных членов». Не пояснив, правда, как они возникли. И поручил – как члену Академии наук – войти в правительство «с представлением об использовании этих трех вакансий…». [343].

Андрей Януарьевич с готовностью исполнил поручение своего академического начальника.