История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

трудной профессии военного, полной взаимной зависти и ревности, всякая неудача оказывается роковой, и восстановить после нее свое доброе имя бывает совсем непросто. Королю же описанная история принесла в конечном счете гораздо больше затруднений и неудобств, чем это казалось поначалу, ведь именно тогда возникли и зародились особые партии при дворе, в армии и в городе, доставившие впоследствии Его Величеству столько тревог и хлопот.

< Процесс Филдинга расколол офицеров. Одни обвиняли своих товарищей в злобном преследовании полковника и в безрассудном потворстве страстям солдат; их самих упрекали в желании спасти Филдинга от заслуженной кары, заодно показав степень своего влияния на короля. Спорили об этом и при дворе, где одни считали полковника виновным, пусть даже его измену и не удалось доказать с полной очевидностью, другие возмущались чрезмерной суровостью первых, а у многих достойных джентльменов, прочно связавших свою судьбу с делом короля, возникло подозрение, что Парламент способен подкупать некоторых офицеров, а их товарищи - обеспечивать виновным безнаказанность. Солдаты же негодовали из-за того, что Филдинг ушел от, как им представлялось, заслуженной кары, тогда как их самих приговаривают к смертной казни за гораздо более мелкие проступки.

Между тем король находил свое положение настолько тяжелым, что при известии о движении армии Эссекса на Оксфорд (несколько дней спустя после потери Ридинга) он, по совету своих старших офицеров, решил отступить на север и соединиться с графом Ньюкаслом. И я ничуть не сомневаюсь, что если бы Эссекс в то время хотя бы изобразил наступление на Оксфорд,то Оксфорд вместе с окрестными укрепленными пунктами были бы ему сданы - вскоре, однако, выяснилось, что армия Эссекса, ослабленная осадой Ридинга, неспособна к немедленному выступлению, а потому король изменил свои планы и решил ждать неприятеля близ Оксфорда. >

Когда установилась наконец погода, позволявшая открыть полевую кампанию, граф Эссекс обнаружил, что слишком раннее выступление в поход ничем ему не помогло. Под Ридингом его солдаты несли тяжелую службу в ужасных условиях, спали под открытым небом, на холоде и под дождем, а потому в армии начались повальные болезни, которые унесли множество жизней; так что теперь графу приходилось думать скорее о возвращении на зимние квартиры, чтобы привести в порядок и пополнить измученное свое войско, нежели о том, чтобы вести его в бой. Он беспрестанно требовал у Парламента присылки всякого рода припасов, однако Палаты не могли в полной мере удовлетворить его нужды; вдобавок новые раздоры и несогласия в Лондоне сильно затрудняли осуществление замыслов неприятеля. Взятие Ридинга — победа, которую Парламент отпраздновал с шумным ликованием и торжеством и от которой в Сити твердо ожидали всевозможных благих последствий в будущем — оказалось, как теперь стало ясно, совершенно бесполезным. Король сохранил в целости всю свою армию, а потерял лишь один-единственный город, который к тому же и не думал защищать (и с которым неприятель сам не знал, что делать), и теперь готов был начать кампанию, тогда как парламентское войско было вконец обессилено болезнями и крайне нуждалось во всем необходимом для выступления в поход, а его главнокомандующий каждый день слал Палатам новые жалобы и сетовал на бестолковые приказы, данные вопреки его советам и аргументам и доведшие армию до столь плачевного состояния.

Вернувшиеся из Оксфорда комиссары, раздосадованные резким и нелепым прекращением переговоров, рассказывали всем и каждому о любезности Его Величества и прямо утверждали, что настроение Тайного совета в Оксфорде отнюдь не таково, каким его пытается представить Парламент. К тому же они были глубоко оскорблены подозрением в нечестности, а граф Нортумберленд, узнав о вскрытии Гарри Мартином письма, отправленного им из Оксфорда супруге, по завершении совместной конференции Палат в Расписном зале отвел его в сторону и потребовал объяснений; Мартин ответил грубостью, и граф ударил его палкой в присутствии членов Палат, после чего многие схватились за шпаги, к великому позору для Парламента.

Эти и им подобные безобразные сцены и жестокие раздоры нанесли сильнейший удар по репутации партии мятежа, заставив многих думать, что она погубит себя сама, без всяких усилий со стороны врага. Королевская же партия, при взгляде на нее из Лондона, казалась гораздо более сплоченной и вполне воспрянувшей духом, подтверждением чего служили частые известия о разгроме парламентских частей на их квартирах и о больших потерях вследствие внезапных набегов кавалерии короля, отряды которой, совершая ночные марши самыми неожиданными путями, доходили порой чуть ли не до Лондона и захватывали множество пленных, полагавших себя в полной безопасности в своих домах или во время путешествий, и требовали за них немалый выкуп — так что, несмотря на бесчисленные обещания и уже принятые меры, недостаток в средствах ощущался острее, чем прежде, Парламент испытывал еще большую нужду в деньгах и все настойчивее требовал их от граждан Сити. Рассеять королевскую армию и возвратить короля Парламенту так и не удалось; зато Палаты распорядились строить укрепления вокруг Лондона, дабы защитить столицу от атаки королевских войск, и этот приказ начали усердно приводить в исполнение. Народу, наблюдавшему за этими событиями, положение Парламента казалось даже более скверным, чем оно было на самом деле, однако мятежники были бесконечно далеки от мыслей о мире и согласии — Палата общин разбушевалась как никогда прежде и всякий день выступала с новыми чудовищными планами. Так, для покрытия своих расходов на войну она задумала ввести акцизный сбор, иначе говоря, возложить на английский народ бремя, которого в прежние времена он никогда не опасался, полагая его позорным признаком рабского состояния прочих наций. А в видах более удобного осуществления своей верховной власти общины решили обзавестись новой Большой печатью, каковой отныне надлежало всегда пребывать в Парламенте. Однако лорды, еще не созревшие для подобных дерзостей, категорически отвергли оба предложения.

Пока обе армии стояли на месте, одна под Ридингом, другая близ Абингдона и Оксфорда, не пытаясь чем-либо обеспокоить противника или навязать ему бой, если не считать мелких стычек между небольшими отрядами, в которых люди короля обыкновенно брали верх — когда, например, молодой граф Нортгемптон столкнулся с партией конницы и пехоты из Нортгемптона, полагавшей себя достаточно сильной, чтобы овладеть Бенбери, обратил в бегство кавалерию, перебил свыше двухсот пехотинцев и еще столько же взял в плен, по большей части тяжело раненными (победу свою молодой граф считал жертвоприношением в память отца) — к королю, под прикрытием сильного кавалерийского отряда, было доставлено от графа Ньюкасла изрядное количество разнообразных боевых припасов, нехватка коих внушала всем его сторонникам самые печальные мысли. Как только поступили эти припасы, а король узнал,