Папенькина дочка - Петр Сосновский

Пусть бы сами терпели. Ты бы видел, какие они заимели себе машины. С твоей машиной — «копейкой», которой уже, наверное, лет пятнадцать — не сравнить. У них шестисотые «Мерседесы», вот!

Отец нас встретил на крыльце и сразу же повел в дом. Николай Валентович о деле не говорил ни слова, молчал. Внука он отправил к бабушке — Любови Ивановне, а меня и Светлану Филипповну пригласил к себе в кабинет.

— Проходите, — сказал он, открывая перед нами двери, — здесь нам никто не помешает.

Николай Валентович не стал садиться в свое кресло, а завалился на диван. Рядом с ним устроилась моя жена, а мне пришлось сесть в кресло за массивный дубовый стол, хотя я и не хотел.

Отец выглядел усталым и очень постаревшим. Он раньше умел скрывать свой возраст. Наверное, время уже настало такое, когда это сделать невозможно. Или же он не стремился — того требовал предстоящий разговор.

— Я предлагаю вам развестись! — выпалил вдруг Николай Валентович и, не давая нам сказать, изложил свои мысли.

И я, и Светлана Филипповна молчали. То у нас было много всяких слов, а тут вдруг ни одного. Молчание длилось вечность. Не выдержал сам же Николай Валентович:

— Ну, вы что? Светлана? Андрей? Вы как жили, так и будете жить вместе. Ничего в вашей жизни не изменится.

У нас ситуация была не лучше, чем у моего друга Виктора Преснова. Его, заставив воровать, уволили с завода, хотя понимали, из-за чего он пошел на преступление, но не пожалели. И здесь отец не жалел ситуация того требовала. Еще не было приватизации жилья. Нам бы немного подождать, но ждать было невозможно. Это был самый лучший вариант. Отец так и сказал:

— Я ничего иного придумать не могу. Страна разваливается. Инга уехала, но она приедет. Я это знаю. Да и вы знаете. Я должен ей помочь. — Он помолчал, поерзал на диване и сказал: — Мы должны ей помочь.

— А что скажет Филипп Григорьевич? — спросил я у отца. — Ты подумал?

— Да, я подумал. Я с ним разговаривал. Он выразился прямо: «Светлана, уже ученая. До каких пор ей быть папенькиной дочкой — пусть решает сама!».

У него самого трудное положение. Он не знает, что делать. Я его подталкивал. Но Филипп Григорьевич не решителен или же очень любит Марию Федоровну не может сделать шаг.

— Не только Марию Федоровну! — сказал я и посмотрел на Светлану.

За дверями вдруг неожиданно раздался громкий смех Максима. Даже толстые дубовые двери не смогли удержать его и пропустили. Смех больно резанул по ушам и заставил задуматься. Если честно, запись в паспорте ничего не решала. Родители Светланы Филипповны, она мне однажды сказала — Филипп Григорьевич и Мария Федоровна долгое время жили без штампа в документе, то есть фактически не были расписаны. И ничего страшного.

Николай Валентович торопить нас не стал. Дал нам время подумать. Мы должны были развестись в течение месяца. Для этого нужно было придумать причину.

На слова отца по поводу причины моя супруга решительно сказала:

— Причина есть. Мы тут встретились с моей подругой Валентиной. Вот она и причина. Пусть будет нашей разлучницей!

— Ерунда, какая-то! — буркнул я в ответ. — Причина должна быть серьезнее.

— Ну, серьезнее не придумаешь! — снова сказала Светлана Филипповна. — Отец поднялся с дивана. За ним поднялась моя супруга, затем я.

Слова жены меня несколько выбили из колеи. Я не думал, что она ухватиться за свою подругу. Светлана Филипповна порой бывала бесцеремонна, я ее жалел и не мог ей все сказать, что думал о ней, боясь причинить боль, она же, что думала, то и говорила.

Предложение отца нас взвинтило и заставило как-то иначе и меня и Светлану взглянуть на наш брак. Мы стали выискивать причины для развода. Не я — Светлана Филипповна вдруг напомнила мне, что я уже давно не ревновал ее к Анатолию Никитичу.

Я был проще, мне недоставало выдумки. Мы бы, наверное, никогда и не развелись, если бы не моя супруга. Светлана Филипповна вскользь информировала о разводе своего руководителя, не сообщив ему причину, и он, хотя и без того часто звонил к нам домой, тут просто обнаглел и не пропускал ни одного вечера. Максим, подняв телефонную трубку, бежал через всю квартиру мимо меня и кричал: «Мама, мама тебя к телефону дядя Толя». Не знаю, что такое сказала Светлана, Валентине, но ее подруга, выпятив свою большую красивую грудь вдруг ни с того, ни с сего снова набросилась на меня. Наши пути не пересекались: я работал в техникуме, который вдруг отчего-то переименовали в колледж, а она на заводе — встретиться нам было сложно, а тут она чуть ли не каждый день стала мне попадаться на пути.

«Андрей, привет!» — слышал я ее звонкий голос. А однажды Валентина залезла ко мне в машину, прижала грудью и принялась просить меня о помощи.

— Андрей, ты же друг Виктору, помоги ему. Он никак не может устроиться на работу.

Отчего раньше работы было много, а теперь нигде не берут — все остановилось. Только в Москве можно что-то найти. Михаил тот молодец! Он сам бросил завод. «А что мне за него держаться?» — сказал он и пристроился в столице. Он ни капли в рот не берет, а мой, денег ни копейки, а каждый день пьяный! Я, ведь еще молодая, но скоро охладею, замерзну! — Валентина прижалась ко мне, и я задрожал, мелкой предательской дрожью. Она, недолго думая, обняла меня и набросилась с поцелуями. Я, как мог, уклонялся. Но Валентина — женщина была сильная и еще страстная. Мне трудно было противостоять, хорошо, что это происходило в машине, и рядом было полно народа. Едва освободился мой рот, я сказал:

— Валя, постыдись! Мы же не одни! Вон уже в окна заглядывают, ты, что это вытворяешь?

Мы долго приходили в себя. Я рад был тому, что подруга моей жены успокоилась и уже не пыталась меня зажать. Перед тем как выбраться из машины она сказала мне на дорожку:

— Ну, раз поцеловались, вот делов! Твоя Светлана, наверное, со своим руководителем вовсю зажимается и не стесняется.

Я не успел ничего ответить ей. Валентина тут же выскочила из машины, хлопнула дверью и быстро пошла по улице.

Причиной нашего развода явилась так называемая супружеская неверность. С суда я ушел возбужденным оттого, что не знал, Светлана Филипповна виновата или нет. Анатолий Никитич причем или же все это враки. Порой ее поведение позволяло мне