Керины сказки - Кирилл Ситников

Замороженные Караваевы увидели, как в лунное пятно на полу вышли две маленькие бородатые фигуры. Домовые закурили, сбрасывая пепел в малюсенькую банку из-под кофе.

— Разведусь я с ней.

— А стена на кого записана?

— На неё.

— Бляяяяяя….

— Ну у тебя поживу.

— Сопьёмся.

— Факт… Пошли, а то остынет.

…Утро следующего дня у Караваевых началось с завтрака мюслями и обмена мыслями. Караваев отважно предложил вернуться на съёмную квартиру — это, конечно, увеличит их расходы, но зато несомненно уменьшит количество друзей-завистников. Но мудрая Караваева, на которую была оформлена ипотека, решила сначала позвонить своему духовному отцу Фотию, дабы тот путём христианских манипуляций очистил стены от нечестивых скандалистов и их вечно пьяных друзей. Но как назло, Фотий в данный момент серфил на Гоа, а других истовых борцов со Злом у Караваевой в знакомцах не имелось. Следующим и последним претендентом на роль Ван Хельсинга был участковый капитан Дзюба. Он тут же ответил на звонок — «я на „земле“, обязательно перезвоню вам, мля, позже» и уехал к тестю под Архангельск. Гуглирование же проблемы неизбежно приводило к одним и тем же сайтам с голыми девками, призывающими лечить грибок ногтей обычной тыквой в Новолуние.

Громкие ночи Караваевых продолжались. Кран в фантазийном «Леруа Мерлене» так и не был выбран, а Рохан не взят. От недосыпа караваевские лица всё больше напоминали панд, которых били по морде автомобильными домкратами. Слушая ночные скандалы, Караваевы немного лучше узнали соседей. Домовые познакомились в стенах Третьяковки, рассматривая красивую дореволюционную кладку. Они полюбили друг друга быстро и, казалось, надолго, и будущая ячейка домового общества обещала быть крепче застывшего бетонного раствора. Когда-то они засыпали лицом к лицу, улыбались в спину и смотрели друг на друга не сквозь. И теперь они каждую ночь выясняли, кто же из них перестал это делать первым.

… — Ты самый бу-бу-баный муж на свете!!! За что мне это?? У всех семьи как семьи!!

— Сама ты… бу!!!

И тут у Караваева появилась идея. Ведь он был не только искусным стратигом, но и психологом — не зря пред ним пали принцессы, как две капли похожие на молодую Еву Лангорию, Тейлор Свифт и Настасью Самбурскую.

— Они думают, что их семья — самая худшая в мире. — Прошептал он жене.

— И что? — Караваева повела фиолетовым веком.

— Мы должны показать им, что бывают семьи намноооооого хуже…

Караваев не жестикулировал — значит, это была не шутка. Сценарий ссоры был написан за считанные минуты.

… — Ты просто подонок! — актёрски вопила Караваева, когда-то игравшая Эвридику на «Студвесне». — Как ты мог переспать с моей матерью, накачав её наркотиками?!

— Это месть тебе, подлая тварь! — бушевал Караваев, когда-то занявший третье место в семи КВНовских лигах. — За все твои тайные аборты, за заражение СПИДом, за отданный голос ЛДПР!

— Ну не перегибай… — Шепнула Караваева.

— Извини… — тихо ответил муж и, вдарив с размаху скалкой по дну кастрюли, громко подытожил. — На! Получай, животное!

— О боже! Ты проломил мне голову! Кровь хлещет из черепного разлома! Вызови же «скорую» да поскорее!

— Нет! Убирайся в Ад, жалкое отродье! Привет своему папочке, который умер НЕ ОТ СЕРДЕЧНОГО ПРИСТУПА, муа-ххха-хаааааа!!!

Караваевы затаились и прислушались. В стене воцарилась тишина. Караваевы улыбнулись друг другу и мысленно отдали должное гениальности плана.

— Вы чо творите, скоты?

Караваевы обернулись. На полу стояло семейство домовых, с ненавистью взирая на застывших в пойманности людей.

— Вы на часы смотрели? Три часа ночи!!! — Продолжила начатое обвинение домовая.

— Они чё-то репетируют, наверное, Зин… — Произнёс домовой.

— В театрах репетировать надо! А дома спать! — Постановила домовая.

— Мы мы мы мы не репети… — Караваев пытался сосредоточиться, глядя на чету бородатой нечисти. — Это мы для вас всё. Чтобы вы, ну, знаете, поняли, что… Что…

— Что.

— Что вы не самая плохая семья, и ваше несчастье — это напускное…

— Андрей, ты слышал, чо он несёт?! Мы несчастные?!

— Но мы каждую ночь слышим…

— Кто вам вообще дал право лезть в нашу личную жизнь?! Мы счастливая семья, скажи, Андрей!

— Зой, конееееееееешна!

— Вот! Слышали?! Ещё раз такое устроите — вызову участкового упыря! Пойдём, Андрюш.

С этими словами семья домовых с высоко поднятыми бородами продефилировала в стену, оставив Караваевых испытывать чувство вины.

Удивительно, но караваевский метод сработал, правда, немного не так, как задумывалось. Крики в стене прекратились, превратившись в еле слышный шёпот и тихую возню. Иногда домовые выходили на променад, молча вышагивая по потолку и держась за мизинчики. Их бородатые лики были светлы и благостны. Казалось, они не замечали никого вокруг, но почему-то выходили только тогда, когда Караваевы были дома. Оно и неудивительно. Иные земные существа почему-то твёрдо верят: счастье семейное есть, если его видно другим. Чем больше людей его видят — тем оно, наверное, всамделишнее. Просто его надо чаще выгуливать.

А Караваевы стали высыпаться. На вторую ночь Караваева выбрала кран в ванную. А на третью Королева Мечей, как две капли воды похожая на Кейт Бекинсэйл, уже призывно манила маршала-освободителя Караваева, похлопывая ладошкой по скользкому атласу ложа.

Все были счастливы.

КАРНАВАЛ

Там, где Никольская улица, стеснённая витринами сетевых кафе и надменных магазинов, наконец вырывается на свободу, вливаясь свежей плиткой в тёмную брусчатку Красной Площади, в самом её устье обитал Васильев. Васильев был бенгальским тигром, фаршированным человеком из Балашихи. Утром тигр Васильев бодро охотился на слабых и беззащитных детей.

— Привет, дружок! — начинал погоню за маленькой неокрепшей дичью Васильев, выпятив нижнюю челюсть, чтобы придать голосу мультяшности. — Давай обнимемся!

Охота была в основном удачной. Ведь современные дети вечно испытывают острую обнимательную недостаточность. Поэтому они с радостью бросались в плюшевые объятия и слёзно манипулировали матерями, если те пытались их вырвать из цепких лап хищника и утащить на встречу с пьющими подругами. Выбившись из сил, матери сдавались и, ненавистно зыркая на Васильева, кормили его платными снимками.

Днём же, когда солнце кипятило Никольский камень, Васильев нежился под сенью ГУМа. В это время из какой-то тёмной арки выныривал вечно жизнерадостный дед, взгромождался на раскладной стул, курильно прокашливался и заводил песни Утёсова. Пел он всегда как в последний раз, до треска разворачивая фамильную гармонь, опрокидывая голову назад и в особо драматичные моменты вытягивая вперед артрозные ноги в рваных сандалиях.

— Давно ты не видел подружку… Дорогу к знакомым местаааам…

Васильев выучил весь его репертуар и тихо мурлыкал в такт. Со стороны могло показаться, что Васильев в эти минуты отстранён и благостен, но это было не так.

Васильев с трепетом ждал Императрицу.

Екатерина Вторая Лисицина являлась народу в