И море, и Гомер – всё движется любовью… - Евгений Михайлович Голубовский

Гением считал Жванецкого. Написал предисловие к его первой книге, почти в стихах – «Книга стоит на полке, слава висит в воздухе. Слово письменное уступило устному…» О Жванецком написано, сказано немало, но эта статья была первым публичным признанием в любви…

Записал одну из фраз Битова, которая показалась очень точной.

«Мы привыкли думать, что судьба превратна и мы никогда не имеем то, что хотим. На самом деле мы получаем СВОЁ – и в этом самое страшное».

В этом было и отношение Андрея с Богом. Он был верующим человеком, но его диалог с небом проходил, во всяком случае тогда, без помощи церкви…

Огромное впечатление произвел на Битова Привоз, рыбные ряды, разделка мяса, шутки мясников, диалоги покупателей. А рядом с базаром, на Привозной жила сотрудница редакции Верочка Крохмалева и мы эашли к ней попить и поесть… Дом был не менее колоритен. Каждые пять минут крики во дворе – «свежая риба», «кому раков?»» тёплая водка»… А потом Семён Лившин, Дима Романов, Витя Лошак, Андрей Битов и я фотографировались на Привозной в окружении мальчишек двора. Ещё бы, к ним пришел писатель и сыграл с ними в футбол…

Большой получился пост. Многобукв. Извините. И все же перепечатаю одно из стихотворений Андрея Битова, что он нам подарил тогда, когда думал, что стихи не будет публиковать. Стихи памяти друга, но это стихи о нём самом. Вообще, как объяснял Андрей, он пишет о себе, про себя и в прозе и в стихах.

Памяти Высоцкого

С дорожденья горечь хины

Я познал как жизни вкус:

Выжить – нам важнее кино —

И других любых искусств.

Начинал я – то, что надо! —

С глада, хлада и свинца,

Но на жизнь мою блокады

Не хватило до конца.

Недоумер и от водки,

Не свалился со стропил,

И не сделалась короткой

Та, где я страдал и пил.

И кирпич не откололся

Ни один мне промеж рог,

И на нож не напоролся —

В этом тоже виден рок.

Потрясет лишь лихоманка,

Да помучает прострел…

Не сгорел я вместе с танком

И без танка – не сгорел.

И хотя не ведал броду,

Изживал в себе раба,

Но не умер за Свободу, —

Ждал Судьбы, но не Судьба…

От разлуки, от печали,

Горя, боли и стыда —

Раз не умер я вначале,

Значит, больше никогда.

Горстка образного праха

Эти смерти… Знали б вы!

Как не умер я от страха…

Как не умер от любви!

В жизни, как звезда успеха,

Светит нам частица «не»:

Я не умер, не уехал

И не продался вполне.

Глубже истины не выдашь

И не превзойдешь умы:

«Раньше сядешь – раньше выйдешь»,

«От тюрьмы да от сумы…»

Дом казенный – свет в окошке —

Нас в обиду нам не даст.

Недомучит понарошке,

Через век переиздаст.

Я не умер, я не умер,

Я не умер… вот мотив!

Неужели это в сумме

Означает, что я жив?

28 июля 1980

Для меня эти стихи сегодня – прощание с Андреем Битовым.

Кончается мой XX век. Уходят последние…

Одессика

Еврейская составляющая

Сегодня во всем мире отмечают память жертв Холокоста.

Мне приходилось писать об одесситах, ставших жертвами фашистов только потому, что они – евреи. И о поэте Петре Кроле, и о художнике Соломоне Кишиневском, и о мастере скрипок Льве Добрянском.

Но подумал, что сегодня, в день печали, мне скорее хотелось бы познакомить со своим эссе об еврейской составляющей народа Одессы. Это из той же серии, что рассказ об армянах, о караимах, которыми я делился в фейсбуке.

Назывался он у меня – «Ужасно шумно в доме Шнеерзона».

Помните старый одесский анекдот, заканчивавшийся словами: «Нет, я вас уже не спрашиваю, где масло, нет, я вас уже не спрашиваю, где мясо, я спрашиваю вас, где Рабинович?».

Так вот, где Шнеерзон?

У меня нет под рукой телефонных справочников Австрии и Германии, Америки и Израиля, но в последнем одесском телефонном справочнике, увы, нет Шнеерзона. Не настаиваю – может быть, его придумал автор всемирно известных куплетов, как и Бабель создал Беню Крика, но отсутствие и того, и другого в нынешней Одессе, увы, «медицинский факт».

А ведь были. Когда в 1789 году российские войска под командованием де Рибаса взяли штурмом турецкую крепость Хаджибей, в ней проживало 6 евреев. Археологические раскопки дали возможность обнаружить еврейское надгробие, датированное 1770 годом…

Чем же занимались евреи Одессы? Пожалуй, всем, буквально всем. Да, среди них были врачи и музыканты, лавочники и ремесленники, были торговцы солью, обувью, зерном, были биндюжники, ростовщики и ювелиры. Но с первых дней существования Одессы евреи принимали активное участие и в городском самоуправлении. Достаточно вспомнить, что в первый городской магистрат были избраны Меир Эльманович и Тевель Лазаревич.

А сколько врачей и адвокатов, банкиров и инженеров дала Одесса! Конечно же, отдельной строкой хочется написать о музыкантах, таких, как выдающийся кантор Пинхас Минковский, вундеркинд Миша Эльман, создатель школы Пётр Столярский, Давид Ойстрах, Эмиль Гилельс, Леонид Утёсов… А разве не заслужили своим вкладом в мировую культуру строки, абзаца, главы в любой энциклопедии мира такие писатели, как Хаим-Нахман Бялик, Исаак Бабель, Эдуард Багрицкий, Владимир (Зеев) Жаботинский…

Пёстрым, многоликим, космополитичным городом была Одесса. Одних это радовало и привлекало, других отторгало и раздражало. В 1985 году, когда у нас об евреях Одессы издавать книги было невозможно (мы помним, каким был государственный антисемитизм в СССР), так вот, в 1985 году в США американский историк Стивен Ципперштейн издал труд «Евреи Одессы. История культуры. 1794–1881». Первый абзац этого исследования как раз вводит в это многообразие точек зрения:

«Разноликой представала Одесса в глазах русских евреев XIX века. В еврейском фольклоре Одесса – город, где можно получить всевозможные удовольствия: «Лебен ви Гот ин Одес» – «Жить, как Бог, в Одессе». Его жители равнодушны к вере: «Зибн мейл арум Одес брент дер гехейнум» – «На семь верст от Одессы полыхает