Наследник огня и пепла. Том ХI. Кровь вассалов - Владислав Добрый

— Твой конь сломал мне ребро. Исцели, а то помру, — довольно хамски по форме, но спокойно, если не считать стонов, сказал лекарь, пока подпрыгнувший Дукат исполнял приказ.

Я прикоснулся к его шее, не снимая перчаток. Мужчина оказался удивительно здоров для своих тридцати-тридцати пяти лет — хотя много зубов не хватало, но суставы и потроха почти в норме. На груди лишь ушиб. Лечить я его не стал. Прежде чем к нему вставили кляп, он успел выдавить:

— Только без пыток. Я всё расскажу сам.

Когда я поднялся, Коровиэля уже ужерживал спешившийся Адреан. Молодец, Коровка может натворить дел, не разобравшись. Он фыркал, косил настороженным взглядом по сторонам и бил копытом, пачка мои доспехи грязью. И настороженно косился на пехоту вокруг. Я провёл взглядом по бранкотте.

Они стояли цепью — человек сорок, может пятьдесят, — молча, с лицами, на которых смешались усталость и глухое раздражение. Однорукий с сержантами в стороне. Потерялись в отдалении. Все молчат. Но это молчание было на удивление красноречивым.

У многих руки сжимают древки копий, и кто-то, я заметил, невольно перехватывает их поудобнее. У этих людей теперь есть оружие, пища, и впервые за долгие годы — чувство силы. И потому их молчание — это уже не страх. Это, скорее, ожидание.

Я вдруг почувствовал, как в воздухе густеет то самое неправильное — когда люди, которые существуют для исполнения твоих желаний, начинают задаваться вопросом: а кто тут вообще распоряжается.

Я выдохнул, гася вспышку бешенства, медленно вложил в ножны Коготь, принял меч и спрятал его в ножны тоже. Потом снял шлем, чтобы они видели моё лицо. И сказал спокойно, не повышая голоса:

— Этот человек опасен. Вы видели, что он сделал. Видели, что может. Откуда в нем такие силы? Ведь он не благородный человек.

Магия — это не ремесло, не умение ткать или ковать. Это власть. И, если это власть не исходит от "законных" сеньоров, то выбор не велик. Колдун. Слуга демонов.

Я сделал шаг вперёд, и несколько бойцов непроизвольно попятились.

— Если я ошибся — завтра он будет жив, накормлен и даже, быть может, свободен. Но если нет... — я коротко махнул в сторону лекаря, которого уводили, — то я только что спас вам всем жизни.

Пауза. Несколько человек, не выдержав, кивнули. Остальные молчали, но смотрели уже иначе — настороженно, но без прежнего напряжения. Они давно уже не боялись демонов. Вернее, привыкли бояться, но только как нечто почти сказочное. Слишком редко кто-то действительно сталкивался с колдунами и демонами. Хватало и своих проблем. Это почти как атомное оружие в моем мире.

Я добавил чуть тише, почти доверительно:

— Я не враг вам. Но запомните: если среди нас есть колдун, который думает, что может прятаться под личиной лекаря, — то погибнем все. Я не стану ждать, пока это случится.

И, не дожидаясь ответа, надел шлем и сел в седло.

Молчание стало... Как будто тише. Но не исчезло до конца.

Ситуация вокруг города требовала моего живейшего участия.

Я был гарантом всех договорённостей, последней апелляционной инстанцией и одновременно оперативным законотворческим органом.

И всё же, наплевав на всё это, я отправился обратно в лагерь.

Лекаря, а заодно и обоих его помощников, везли на запасных лошадях.

Найдя свою «штабную» колонну, состоящую из хирда долгобородов и Стражи Караэна, я велел поставить малую походную палатку — небольшой шатёр из нескольких слоёв толстой шерсти, неплохо защищавший от ветра.

Такой ставили на дневках.

Лекаря привели внутрь, привязали к вбитым в землю двум жердям, предварительно сняв с него почти всё, кроме местного аналога трусов.

После чего я выставил вокруг шатра охрану и вошёл внутрь.

— Пусть они отойдут, — встретили меня слова лекаря.

Он не улыбался.

Обычно люди начинают машинально угодливо улыбаться, когда оказываются перед тем, от кого зависят. Та самая гаденькая улыбочка, что наползает на лицо сама, когда ты, например, разговариваешь с клерком в банке.

А этот человек смотрел на меня твёрдо и спокойно.

Я велел маячившему за спиной дядьке Гирену, Дукату и даже вошедшему со мной в палатку Адреану выйти.

Выдержал их возмущённые взгляды и подождал, пока они отойдут от палатки шагов на десять.

Потом обернулся к лекарю.

— Назови своё имя.

Привязанный, практически распятый, как шкура на просушке, человек вдруг ухмыльнулся.

И, несмотря на мучительно неудобную позу, гордо вскинул голову.

— Неужели ты и со второго раза не узнаешь Зартана Нахтира?

Время потянулось вязко. Даже полотно шатра, натянутое ветром, не колыхалось. Только отдаленный гул голосов, да тихий треск лучин в крохотной походной жаровне. Слова упали в тишину, и тишина расползлась, растекаясь по палатке, как пролитая ртуть. Я смотрел на него долго — может, секунду, может, целую вечность.

Передо мной был не человек, а ответ на все мои старые вопросы, искать который я давно устал. Я больше не чувствовал никакой необходимости в нем.

Первым не выдержал он. Начал дёргаться в верёвках — сперва едва заметно, потом сильнее, когда жгучая боль вернулась в руки и плечи. Голос изменился — в нём проступили жалоба и страх, как ржавчина под позолотой:

— Вспомни, герцог Караэна... Мы встречались... в Подземье Таэна...

Я чуть склонил голову.

— Да, — сказал я, и даже сам услышал, как спокойно это прозвучало. — Я помню. Просто ты с тех пор заметно изменился.

Глава 24. Рассказ Зартана Нахтира

Любой человек хочет, чтобы его выслушали. Так уж мы устроены. Мы любим жаловаться, любим сочувствие, но в то же время нам хочется и восхищения — и потому мы не против похвастаться. На этом, собственно, и зарабатывают психологи: вовремя поддакнуть, а потом сказать — «это прорыв, вы смогли отстоять свои границы и справились с обстоятельствами. С вас двести баксов».

Иногда люди не хотят рассказывать. Когда это сопряжено для них с потерями или опасностью. В этом мире всё решается просто — пытками.

Я был посередине. Принадлежал двум мирам. Поэтому использовал оба метода.

С одной стороны — спрашивал. Почти нейтрально. Как ему Университет Караэна?

К моему удивлению, Зартан его похвалил. Рассказал, что провёл там целый год. Начал с того, что устроился слушателем в деканат алхимии — разумно полагая, что во всём остальном, особенно в Истории