По обе стороны океана - Даниил Григорьевич Гуревич

машине ехали на станцию. Там мы садились в поезд и в восемь часов приезжали в Нью-Йорк. Валина работа находилась в десяти минутах ходьбы от станции; я же, пересекая Манхэттен, шел в свою компанию, которая расположилась в двух больших зданиях по обе стороны Сорок восьмой улицы между Лексингтон-авеню и Третьей авеню. Я мог быстрее добраться на метро, что и делал, когда шел дождь, но обычно с удовольствием шел пешком, напевая какую-нибудь мелодию и чувствуя себя счастливым человеком. Вокруг меня, так же не спеша, в таких же костюмах-тройках, с белыми рубашками и галстуками шли на ожидающую их работу, так называемые «белые воротнички», к которым я теперь принадлежал. Мы все шли по городу, считающемуся столицей мира. Меня ждала интересная работа, которая мне легко давалась, отлично получалась, и начальство относилось ко мне с симпатией. В офисе была непринужденная обстановка, и у меня были хорошие отношения с сотрудниками, а с некоторыми я даже подружился и встречался вне работы. Придя в офис, я заходил в свой большой кубикл, клал на стол свой брифкейс и шел в кафетерий завтракать. Начинался мой рабочий день.

В августе восемьдесят восьмого года произошло событие, которое мы с нетерпением ожидали, но никак не могли поверить, что оно все же когда-нибудь свершится. После всех бюрократических проволочек из Ленинграда наконец позвонила Валина сестра Любаша и сказала, что они купили для мамы билет на самолет в Америку. Кстати, я совсем упустил это из виду и не описал Любашину жизнь после нашего отъезда из «Совка». Любаша закончила библиотечный техникум и по распределению попала в книжный магазин в Свердловске, где проработала три года. Там она познакомилась с Германом Порошиным. Герман был большим книголюбом и завсегдатаем книжных магазинов. Узнав, что Люба из Ленинграда, он попытался за ней ухаживать. Люба отнеслась к его попыткам довольно прохладно. Но перед возвращением домой адрес ему все же оставила. Герман оказался упорным и поехал в Ленинград. Кончилось тем, что они поженились и переехали в нашу комнату на Зеленина, которая все это время пустовала. А в марте восемьдесят второго у них родился сын Илюша, который облегчил страдания Варвары Георгиевны после расставания с обожаемой ими всеми Машенькой. Как только мы решили купить дом в Лоуренсвилле, мы сразу стали обсуждать с Валей приезд к нам ее мамы в гости. Приняв решение, мы созвонились с Любашей, которая, переговорив с мамой, сообщила нам, что та сразу согласилась. Тогда я без промедления написал письмо нашему сенатору и довольно скоро получил подписанное им приглашение для Валиной матери. И вот теперь она летела к нам. Мы взяли положенные нам две недели отпуска, а Валя взяла еще две недели за свой счет. Я очень любил эту добрейшую женщину, и любовь наша была взаимной. Я никогда не звал ее мамой, потому что считаю, что у человека есть одна только мать, и никогда не звал ее тещей, потому что мне не нравится само это слово. Я звал ее по имени – Варварой Георгиевной, а она меня звала Даней.

Варвара Георгиевна первый раз в своей жизни летела на самолете, да еще через океан в Америку. Для нее это было героическим поступком. В аэропорт ее отвез Илюша Штемлер. Прямого рейса из Ленинграда не было, и Илюша договорился с одной отлетающей, что та будет ее сопровождать до Нью-Йорка. Самолет прилетал вечером. Мы с Валей приехали в аэропорт Кеннеди задолго до посадки. Валя держала в руках большой букет белых роз, и лицо ее было таким же белым, как и этот букет. Она не только не видела свою мать десять лет, она всегда думала, что вообще никогда ее не увидит. Как не увидит больше своего отца, который умер четыре года назад от рака пищевода. И, когда маленькая, растерянная Варвара Георгиевна со своим чемоданчиком в руке появилась в зале аэропорта, Валя не выдержала и в голос зарыдала. Как только женщина прошла через турникет, Валя, не прекращая рыдать, бросилась к ней. Варвара Георгиевна, оказавшись в объятьях рыдающей дочери, молча поглаживала ее по голове. Валя наконец отпустила мать и тогда я, стараясь сдержать слезы, тоже обнял ее. Когда мы сели в машину, она спросила:

– Это ваша машина?

– Да, – ответила Валя, сидевшая с матерью на заднем сиденье. Она положила голову на плечо Варвары Георгиевны, и та продолжала ее поглаживать.

– Надо же, – сказала она.

Это свое «Надо же» она потом постоянно повторяла, увидев то, что ее удивляло в Америке. А удивляло ее почти все. Проезжая по Первой дороге, Валя попросила остановиться около супермаркета, чтобы купить молоко. Когда мы вошли, Валина мама замерла у входа и, пораженная увиденным, произнесла свое «надо же». Не забывайте, что это был восемьдесят восьмой год, и особенным разнообразием полки продуктовых магазинах в СССР в то время не отличались. Увидев стойку с бананами, она подошла к ней и провела рукой по банану.

– Мамочка, у нас дома полно фруктов. И бананы, конечно.

– А можно сейчас один? – чуть ли ни виновато спросила Варвара Георгиевна.

– Конечно, – сказала Валя и взяла связку бананов.

В машине Валя очистила банан и протянула маме. Когда мы наконец вошли в дом, женщина была уже настолько измождена, что даже не сказала свое «надо же». Мы поднялись наверх. Маму Валя расположила в Машиной комнате, а сама Маша уже спала на маленьком диванчике в моем кабинете. Рано утром я услышал, как открылась дверь из Машиной комнаты. Я вскочил с кровати и вышел из спальни. Варвара Георгиевна в очаровательном халатике, который ей приготовила Валя, стояла в коридоре.

– Доброе утро, Варвара Георгиевна, – поздоровался я.

– Доброе утро, Даня, – ответила она.

– Вот это будет ваша ванная с туалетом, – открывая дверь в Машину ванную, сказал я. – Вообще-то, это Машина ванная, но сейчас она будет делить ее с вами.

– У Маши своя ванная и туалет? – удивилась Варвара Георгиевна.

– Да. У нас в спальне свой душ с туалетом. А на первом этаже только туалет.

– Надо же! Сколько всего. А где Машенька?

– Еще спит. Вот, смотрите – здесь в стаканчике ваша зубная щетка. Вот это ваши полотенца. Вы приводите себя в порядок, а я пойду приготовлю нам с вами завтрак. Вы будете чай или кофе?

– Кофе.

– Капучино? – спросил я и тут же спохватился, что сморозил глупость. – Я имею в виду, со взбитым молоком?

– А такое можно? – удивилась она.

– Конечно.

– Надо же.

Мы не успели сесть с Варварой Георгиевной за кухонный стол,