Автобиография троцкизма. В поисках искупления. Том 2 - Игал Халфин

институте[456]. – Темное дело с троцкистской оппозицией, он здесь играл большую роль, и на него смотрели как на видного троцкиста». Кутузов же давал совсем другую мотивацию своему повторному появлению в Томске: хотел выдержать экзамен в СТИ, за тем и вернулся: «Критически могла подойти только наша ячейка. У меня была такая крамольная мысль, что раз восстановлен, нужно покинуть институт, но потом все же я решил остаться здесь. Если бы я числился где-либо не здесь, то, конечно, не было бы лишних придирок», – но тогда Кутузов не считал бы себя истинно проверенным[457].

Нельзя было просто так отмахнуться от событий 1927 года, от дискуссии. Кутузов постоянно возвращался к ним, останавливался на своей роли, хотя все и так отлично это помнили, но важно было, чтобы обвиняемый повторил от своего лица сегодня, накануне 1930 года, что он осознал свою вину и раскаялся. Кутузов предъявил комиссии куцую политическую биографию: «Взгляды оппозиции разделял до декабря месяца [1928 года]. После решений XV съезда фракционную работу бросил. 5‑го января был исключен». 19 февраля подал апелляционное заявление, «предварительно все обдумав и разумев. Заявление гласило об отходе от оппозиции. После этого уезжаю на суконную фабрику. По прибытии на фабрику явился в райком и объяснил, кто я есть такой. На фабрике работал всего 3‑е месяцев, нес общественную работу в качестве редактора стенгазеты и заведующим курсами текстилей».

Опять посыпались вопросы:

Вопрос: Связь с производством?

Ответ: Только после исключения, работал на текстильной фабрике <…> на Урале.

Вопрос: Когда подал заявление, после выговора или до?

Ответ: Через полтора месяца.

Вчитавшись в учетную карточку Кутузова, контрольная комиссия расширила фокус обследования. Поступили вопросы о моральном прошлом коммуниста. Злоупотреблял ли он алкоголем? Ведь в 1924 году «имел строгий выговор за участие в коллективной пьянке, будучи на рабфаке». А теперь оказывалось, что и с Харитоновым выпивал.

Вопрос: Изжил ли ты сейчас выпивку?

Ответ: Изредка выпиваю, раньше было чаще. Таких историй, как в 24 г., не было. Если и выпивали, то в компаниях; со своими ребятами-студентами.

Вопрос: Думаешь изжить?

Ответ: Я уже стал реже, но было бы лучше, если совсем не выпивать.

«Установка партии» в отношении выпивки была, по словам Николаева, такова: «Выпивать нельзя, но <…> этот порок – переросток; в отношении старых товарищей можно допустить некоторые отступления, но в отношении молодых это, конечно, недопустимая вещь»[458].

Брусникин остался при своем мнении, что «Кутузов пришел в партию не сознательно, не искренне»; он возвращался к эпизодам Гражданской войны в автобиографии Кутузова: «Пусть <…> скажет, не связан ли досрочный отпуск из семинарии с добровольчеством, и вопрос, почему так быстро т. Кутузов вступил в партию после увольнения из белой армии». Биографию Кутузова рассматривали буквально под микроскопом.

Шла коллективизация, и Кутузову важно было убедить комиссию, что его отец не кулак: «За последнее время занимается крестьянством, в [19]26 году платил налогу 6 рублей. В [19]28 году брату нужна была справка, каковую прислали, и там было указанно, что платит налогу [столько-то и столько-то] рублей и отнесен к группе середняков».

Вопрос: Непосредственно связь с сельским хозяйством сейчас?

Ответ: Отец середняк, больше двух лет не переписываемся.

Вопрос: Ты говорил, что поссорился с отцом, а потом опять летом работал.

Ответ: Ссора была временной.

Вопрос: Почему потерял связь с отцом?

Ответ: Есть, по-моему, с моей стороны ошибка, он не чуждый элемент. Отец сейчас женат 3‑й раз и мачеха сильно злая. На этом основании я порвал, но отец не виноват.

Кутузов не был добровольцем Белой армии, как подозревал Брусникин. «Нет, нас мобилизовали человек 25. Это можно подтвердить, возможно, документами, которые там сохранились и есть живые свидетели. <…> Партийный с 1920 года, во время Колыванского и Ишимского восстания работал в Омском губкоме партии»[459]. Колыванское восстание, начавшееся 6 июля 1920 года как протест против продразверстки, за два дня охватило до 10 волостей Ново-Николаевского уезда и несколько соседних волостей Томского уезда. 8 июня 1920 года повстанческий комитет издал приказ о мобилизации мужского населения в возрасте от 18 до 45 лет в действующие части, и Брусникин подозревал, что среди них мог быть и Кутузов. Благодаря агитации «кулаков» – вероятно, и отца Кутузова – они охотно шли на восстание под лозунгом «За Советскую власть без коммунистов». В восставших местностях были уничтожены почти все коммунистические ячейки. Вскоре мобилизованная часть повстанцев, не выдержав натиска красноармейских частей, бежала, увлекая за собой и партизанские отряды. После нескольких мелких стычек к 12 июля 1920 года практически вся область восстания была очищена, многие повстанцы расстреляны. Во время Ишимского восстания – «кулацко-эсеровского мятежа», начавшегося в конце января 1921 года, – крестьяне истребляли «комиссарово семя», на трупы коммунистов с выпотрошенными кишками вешали таблички «Продразверстка выполнена полностью». Коммунисты отвечали жестокими репрессиями. Вот отрывок из доклада председателя Кокчетавской революционной тройки Омскому губкому РКП(б), который Кутузов как преданный большевик вполне мог читать: «Я противник каких бы то ни было насилий в политической борьбе, всегда отказывался работать в ЧК и трибуналах, но теперь дошел до того, что подписываю приговоры о расстрелах, и у меня рука не дрожит»[460]. Призрак Гражданской войны витал над чисткой: Кутузов мог оказаться партизаном одного из восстаний, сыном зажиточного крестьянина, убийцей большевиков – но мог быть и преданным коммунистом, подавлявшим кулацкое сопротивление железной рукой. Документально подтвердить тот или иной факт было очень трудно – все зависело от свидетелей и личной репутации.

Вернемся к автобиографии Кутузова. «В Омске известна история оппозиции?» – спросили его. Речь шла о «потемкинщине» – всплеске рабочей оппозиции в местной парторганизации в 1922 году. По гипотезе «чистильщиков», Кутузов мог начать свой оппозиционный путь уже тогда. «Был секретарем укома и в этой оппозиции не участвовал», – ответил Кутузов.

Остальная жизнь Кутузова прошла на глазах у всех, но было необходимо внести официальную политическую оценку в характеристику, которая высылалась в окружком. Характеристики на всех бывших оппозиционеров готовил секретарь партячейки механического факультета Усатов по одной и той же схеме: несколько слов о социальном положении и академической успеваемости, «удовлетворительная» или даже «добросовестная» работа в партии, затем уход в оппозицию и возращение. Оценивая деятельность студента за последний год, Усатов неизменно выносил вердикт. Например, характеристика Филатова заканчивалась словами: «Как бывший оппозиционер не выявлен»[461]; характеристика Подборского: «В настоящее время в политической работе ячейки не участвует и своих политических взглядов по принципиальным вопросам линии партии не высказывает»[462]; характеристика Гриневича: «На партсобраниях в СТИ показал себя как партийца с недостаточно устоявшимся пониманием вопросов политики партии»[463]. В первой редакции характеристики Кутузова было написано: «По настоящее время окончательно от оппозиционных взглядов не