Император Юстиниан Великий и наследие Халкидонского Собора - Михаил Вячеславович Грацианский

вопросе афтартодокетизма. Тем не менее из текста Евагрия определенно вытекает, что Анастасий всего лишь вообразил себе такую перспективу: о реальных намерениях императора ничего не сообщается[1092]. Кроме того, имеется сообщение Михаила Сирийца, которое содержит сведения о реакции императора на ответ антиохийского Собора, которая отличалась от той, о которой говорит Евагрий[1093].

Касательно формы эдикта, в которую Юстиниан облек свое писание, можно заметить следущее: П. Ван ден Вен полагает, что следует отличать «хартию» (χάρτης), которую Юстиниан велел зачитать в присутствии Евтихия, и эдикт, впоследствии предложенный восточным и египетским епископам. Хартия, вероятно, появилась раньше и представляла собой некий набросок, в то время как эдикт должен был получить в случае его одобрения силу закона. При этом П. Ван ден Вен приводит еще одно место из жития Евтихия, в котором хартия обозначена как λόγος. В этой связи следует также отметить, что в «Хронике» Михаила Сирийца обозначение «эдикт» хотя и фигурирует как официальное название этого документа, однако же не является единственным обозначением, к нему прилагаемым: у Михаила равным образом встречаются «книга» и «трактат»[1094]. Поэтому, по всей видимости, не стоило бы столь строго придерживаться различия между двумя обозначениями («эдикт», с одной стороны, и χάρτης или λόγος — с другой), можно, скорее, предполагать, что речь шла об одном и том же документе.

Далее, следует учесть, что вероучительные эдикты Юстиниана вступали в силу не сразу после их публикации, а проходили долгую процедуру одобрения патриархами и епископами, пока наконец не оказывались в актах Соборов или правовых сборниках. Естественно, что большинство эдиктов одобрялось Церковью, поскольку их появление обыкновенно было плодом долгих совещаний и согласований. Тем не менее имелись и такие, как, например, первый эдикт о Трех Главах от 545 г., принятие которого было сопряжено с большими трудностями, так что император был вынужден отменить его и промульгировать в 551 г. переработанную версию[1095]. Потому и в случае с афтартодокетизмом не должно удивлять то, что еще не одобренное учение сразу могло явиться в форме эдикта[1096].

Появление этого эдикта, по нашему мнению, может иметь и другое объяснение. Вполне вероятно, что Юстиниан, намеренно допустив расплывчатое определение термина «нетленность» (ἀφθαρσία), хотел подвигнуть афтартодокетов к унии. Для этого он демонстрировал им, что и сам, в сущности, является приверженцем афтартодокетического учения, однако намеренно избегал сколько-нибудь точного толкования этого понятия[1097].

Афтартодокетический спор имеет еще один важный аспект. Следует особо подчеркнуть, что халкидониты и севириане в этом споре составили единый фронт против учения юлианистов. Какую бы позицию Юстиниан на самом деле не занимал в этом споре, ясно одно: сирийские халкидониты черпали свои аргументы против учения Юлиана Галикарнасского в богословском наследии Севира Антиохийского, которое теперь таким образом отчасти осваивалось халкидонским православием. В сущности, это было не чем иным, как молчаливой реабилитацией Севира Антиохийского, которая снимала анафему, наложенную на него в 536 г.[1098] Позиция по отношению к юлианизму становилась с тех пор одним из догматических пунктов, по которому между халкидонитами и севирианами имелось единство мнений[1099].

Заключение

Представленное выше изложение дает нам возможность с опорой на проведенный анализ источников сделать некоторые выводы о политике Юстиниана в отношении антихалкидонитов.

Политика императора завершает цикл церковно-политического и догматического развития, начатого эпохой христологических споров V в. Одновременно она закрывает целый ряд церковно-политических вызовов и угроз, порожденных смутной эпохой «большого V века», начавшейся применительно к истории Церкви в эпоху Константинопольского патриарха Иоанна Златоуста и завершившейся прекращением инициированной Римом «акакианской схизмы» на условиях папы Гормизда в 519 г.

На всем протяжении своего правления император Юстиниан Великий последовательно проводил политику в отношении кругов, не принимающих догматических постановлений Халкидонского Собора, содержащихся прежде всего в так называемом «Томосе» Римского папы Льва I. Для того чтобы воспротивиться совокупности брошенных единству Церкви и — опосредованно — единству Империи вызовов, Юстиниан был вынужден постепенно развязать весь клубок противоречий, порожденных церковно-политическими контроверсиями, последовательно приведшими к таким важнейшим церковно-политическим событиям, как Вселенский Собор в Эфесе 433 г., Разбойничий Собор 449 г., Вселенский Собор в Халкидоне 451 г. и раскол, произошедшмй между Константинополем и Римом при патриархе Акакии и папе Феликсе III. Фактически, решая всю совокупность накопившихся проблем, Юстиниан был вынужден преодолевать последствия неуемных и ничем не сдерживаемых амбиций римского папства, являвшегося либо инициатором, либо главнейшим катализатором всех наиболее тяжелых церковно-политических кризисов V в. и умевшего оборачивать их исход в свою пользу.

Положения «Томоса» папы Льва Ι, оказавшиеся камнем преткновения для огромных масс христиан Востока, явились наглядным примером сомнительной полезности участия догматически безграмотного папства в разработке вероучения Вселенской Церкви. Противоречащий богословию свт. Кирилла Александрийского «Томос» папы Льва, который при других обстоятельствах вполне мог быть осужден как отражающий несторианские тенденции в догматике, исключительно в силу церковно-политической конъюнктуры середины V в., а отнюдь не благодаря своим богословским достоинствам, превратился в документ, расколовший христиан Востока на полтора тысячелетия вперед. Отношение к этому документу немедленно, снять лишнее в в том же 451 г., раскололо христиан по географическому признаку: Запад, не рассуждая, встал за «Томос» и за папу, Восток, рассудив, отверг обоих. Полем битвы стал географический и политический центр Империи — Константинополь, в котором и вокруг которого шла непрерывная борьба за умы восточных христиан.

С произошедшим расколом вполне могли смириться как простые христиане, так и церковная иерархия, но с ним не мог смириться властитель Востока и Запада — император римлян Юстиниан Великий. Выходец одновременно из латино— и грекоязычного Иллирика, вокруг которого сконцентрировалась борьба восточных и западных влияний, имевшая церковно-политическое измерение, выраженное в соперничестве между Константинополем и Римом, Юстиниан смог решить этот спор. Его церковно-политическая победа далась не без потерь: на Западе многие при его жизни не смогли до конца принять Пятый Вселенский Собор, а на Востоке не все смогли простить того, что «Томос» остался неосужденным.

Положение Юстиниана было сложным: приступая к проведению политики в отношении антихалкидонитов, он четко понимал, что принять главный пункт их требований, осуждение «Томоса» папы Льва, он не сможет, не потеряв Запада. Безоговорочно принять «Томос» означало — потерять Восток. Именно вокруг этой центральной дилеммы и вращается вся политика императора. Злополучный документ пришлось упрятать среди новых догматических положений, призванных соединить то, что соединению с трудом поддавалось: богословие свт. Кирилла и фактически оспаривающее его богословие Льва. Наряду с этим следовало ликвидировать те нюансы обстоятельств проведения и постановлений Халкидонского Собора, которые явно отдавали несторианством, — так называемые Три Главы. Нейтрализовав несторианские тенденции среди сторонников Халкидона, устранив соблазняющие его