Дневник. 1941-1943 - Александр Мелентьевич Волков

выражение в ходатайстве от ССП: «с женой и малолетним сыном». Тук написал Чеботареву записку, где предлагал устроить нас всех трех в двухместном купе международного вагона или же дать мне место в другом вагоне.

Опять лечу вприпрыжку к Чеботареву. Он ворчит:

— Что я здесь могу сделать? Вопрос еще не выяснен. Приходите в час или в полвторого, тогда будет известно, какие места освободятся...

Пошел домой, но предварительно зашел в ССП; узнал неприятную вещь: оказывается, у кассирши нет рейсовых карточек, она только пойдет сегодня их получать... Порядочки!

Прибежал домой, всполошил Галюську заявлением о том, что мы сегодня уезжаем!

Немного помог в укладке и опять пустился в поход. Занес книги в Пушк[инскую] б[иблиоте]ку (последний комплект прочит[анного] мною «Вестн[ика] Ин[остранной] Лит[ературы]»), попрощался с симпатичной библиотекаршей Ал[ексан]дрой Ивановной. Затем к Гершфельду, отдал наушники, отзыв, конечно, не был готов. Произошел довольно резкий разговор, в результате которого отзыв я получил (правда, не совсем меня удовлетворяющий). Распрощались.

Зашел на почтамт, перевел газеты на имя Курочкина.

На горстанции был в 115. Чеботарев мне предлагал подождать еще час-полтора, очевидно, хотел устроить мне все три места в международном, но я отказался. В результате — два международных и одно мягкое. Красота! (Заплатил 1446 руб[лей]).

Несусь домой, по дороге зашел к Сергеевой, получил маленькую посылочку для И[вана] В[ладимировича] и был в ССП — кассирша ушла за рейсовыми карточками. Во время беготни весь взмок от пота.

Дома — укладка. Юлия Карловна (учит[ельница] музыки) пришивает ярлыки к чемоданам (я их, к счастью, заготовил раньше). Галюська побежала за хлебом, но встретила Валю Решетникову, которая шла к нам, узнав о нашем от'езде. Хлеба купили у нее (большую буханку и кирпичик). Она тоже стала помогать в укладке.

Я вертел мясо для котлет, и когда кончил, Ю[лия] К[арловна] забрала его и ушла стряпать котлеты домой. Галюська пошла на рынок купить сухих фруктов, Адик с Олегом ушли отправить телеграммы Шумилову и Молодовым и за рейсовыми карточками.

Я укладывался. Около 4-х приходит Адик злой — рейсовых карточек не получил, т[ак] к[ак] кассирша занималась с акынами. Он не стал ждать, у него страшно разболелась голова.

Я опрометью побежал в Союз, получил карточки, попрощался с Мукановым и Богдановым и полетел домой. Договорился с каким-то безносым возницей, что он приедет ко мне в 6 часов и увезет вещи на вокзал за 300 р[ублей].

Дома застал еще Ольгу Михайловну (одну из наших знакомых), которая зашивала чехлы на чемоданах. Надо сказать, что если бы не все эти наши добровольцы-помощники, мы ни за что не уехали бы в этот день. Пришел Черенков, которого еще днем предупредил Адик (специально ходил в школу).

Вещи почти уложены, безносый не приехал и я побежал искать подводу. На углу Пушкинской и Ташкентской обнаружил возницу на длинных дрогах, запряженных парой быков. Уговорил и улестил его увезти нас за бутылку водки и 150 р[ублей] деньгами. У него что-то испортилось в дрогах, мы покрутились несколько минут на месте, выправляя дышло. Наконец, приехали к дому. Там оказался еще Ал[ексан]др Демьяныч, который помог таскать вещи на дроги. Сложили, кое-как привязали, поехали.

С нами в качестве провожатого пошел Черенков.

На Конно-Заводской несколько тюков и чемоданов неожиданно шлепнулись в грязь — так плохо сделана укладка. Начали собирать, увязывать. На Ташкентской за нами следовали три подростка-хулигана, задавшиеся целью ограбить нас. Останавливали волов, крича «птрр...», вились вокруг, как коршуны, даже подскакивали к возу. Кое-как мы от них отбились. Я уж начал кричать «страшным» голосом:

— Уходите, или буду стрелять!

Это ли подействовало или они увидели, что мы все время бдительны, но они отстали. А не будь с нами Черенкова они бы нас определенно ограбили. На Ташкентской наши вещи еще раз падали в грязь — второй раз, а у самого вокзала — в третий. Многие тюки и чемоданы оказались замазанными, особенно тюк с рукописями.

Часть вещей занесли в вокзал (то, что пойдет с нами), а остальное подвезли к багажному бюро, где носильщик занял очередь.

Ох, уж это багажное бюро! Я всегда буду вспоминать его с ужасом. Страшный беспорядок, неорганизованность. Вдобавок, мой носильщик сложил вещи в стороне, далеко влево, а очередь с тюками была справа. Потом носильщик ушел, предоставив мне справляться самому. Вначале я был настроен оптимистически — «успеется, дескать» и сделал химич[еским] карандашом надписи на всех своих тюках. (Приехали мы на вокзал около 7 ч[асов] вечера). В 9 ч[асов] я начал нервничать, пошел к начальнику вокзала.

— Успокойтесь, без паники, все сдадите, все уедете...

А что было дальше!! Военные в машинах лезут вне очереди, всех отталкивая, женщины истерически визжат, их проклиная, вход забит огромными ящиками, очередь стеснилась, как в «хорошем» трамвае, не сдвинуться, а мои вещи в стороне и две бабы, которых носильщик оставил вместо себя, соскучившись ожиданием, ушли — на посадку пассажиров.

Когда дошла до меня очередь, я оказался внутри багажного, а вещи никто не передает, да и невозможно их передать. Нач[альник] вокзала вошел в мое положение, приказал вешать мои вещи, а их нет! (Было только три, которые бабы кое-как передали через головы еще до ухода). Нач[альник] вокз[ала] вызвал двух милиционеров, кое-как расчистили проход, а все же мои вещи подавать некому. К счастью там появился Адик. Еще до расчистки прохода он суетился со своими слабенькими силенками, стараясь подтащить тюки к проходу (но его никто, конечно, не пропускал). Наконец, нашлись две женщины, которые сказали:

— Положите потом наши вещи на весы?

— Да, да! — Я готов был обещать все, что угодно.

Вещи, наконец, свалены у входа, начинают класть их на весы. Какой то гражданин среднего роста в круглой котиковой шапке, видя мои усилия, говорит:

— Давайте ваши вещи, т[оварищ] Волков, я буду класть на весы.

Я бесконечно благодарен, передаю тюки и чемоданы. Уложено.

— Сколько вещей? — спрашивает нач[альник] ст[анции], который сам принимает деятельное участие во взвешивании, перетаскивании мест и т. д. (А организовать дело, как-следует, он не сумел и работа у него шла дьявольски медленно).

— Пятнадцать! — отвечаю я.

Считать неудобно, проверяют, оказывается не то 13, не то 14.

Решили свешать, сняли, при подсчете оказалось 14. Пятнадцатого нигде не могу найти. Наконец, с помощью людей обнаружил под ногами, в груде больших тюков, еще один тючок с книгами! Слава богу! Дело идет к концу...

Я так измотался и изнервничался, что никак не мог вытащить ящик с пишущей машинкой, притиснутый