Под звездами - Лора Павлов

— Прости, что предложил тебе отвезти её туда. Мне так, блядь, жаль.

Господи. Он ещё и себя винит?

Я обернулся и крепко его обнял.

— Не надо так.

— Это была моя идея.

Я отстранился:

— Если бы ты видел её лицо, когда мы подъехали... Чёрт, я, наверное, мог бы в тот момент попросить её выйти за меня, и она бы согласилась. Она была так чертовски счастлива, что мы там.

— Да... Она обожает это место. Батя уже прозвонил куда надо, пытаемся понять, как, к чёрту, лёд мог треснуть при таких температурах. Мы годами там катались.

Я только пожал плечами, как Брэдфорд окликнул меня обратно в палату.

Я поспешил обратно в палату, надеясь, что произошло хоть что-то, но всё снова сводилось к очередным обновлениям — теперь говорили, что у неё замедлился пульс.

Я снова занял своё место в кресле, обхватил её руку и пообещал, что буду здесь, когда она проснётся.

Но дневной солнечный свет, заливавший комнату, к вечеру тускнел. Ещё одна ночь без моей девочки.

Ещё одна ночь, когда мы не можем сидеть под звёздами.

Бринкли и Финн по очереди заходили ко мне в поздние часы.

Кейдж просидел рядом со мной несколько часов.

Лайла и Хью были здесь на следующее утро, сменяя друг друга в кресле у другой стороны кровати.

Дни и ночи сливались в одно.

Алана уговаривала меня поехать домой, поспать, принять душ. Но я не собирался уходить, пока не буду знать, что с ней всё в порядке.

Точка. Конец истории.

Комната уже заполнилась цветами от всех в городе.

Самая большая композиция пришла от моего отца, который звонил мне по нескольку раз в день, чтобы узнать новости.

Кто бы, чёрт возьми, мог подумать, что Джорджия Рейнольдс станет той причиной, по которой я начну брать трубку, когда звонит мой отец?

Но он действительно волновался за неё. Потому что она была с ним добра.

Уайл звонил постоянно, как и мои бабушка с дедушкой.

Все её любили.

Я передал их Алане — она лучше справлялась с тем, чтобы всех держать в курсе. Я сам не хотел разговаривать ни с кем, кроме одного человека, с кем говорить не мог.

— Я спущусь в столовую, принесу тебе сэндвич. Ты сегодня ничего не ел, — сказала Алана, когда комната снова погрузилась в полумрак, и мы готовились к третьей ночи в этих креслах. Днём она ездила домой, привозила еду для всех, кто дежурил в больнице. Но у меня не было аппетита.

Я кивнул. Не потому, что хотел есть, а потому что мне нужна была минута наедине. Я не хотел сломаться прямо перед матерью Джорджии. Господи, она родила мою девочку, и я знал, как ей больно. Но держать всё в себе меня уничтожало.

Я обхватил обеими руками её хрупкую ладонь и позволил себе слёзы.

— Детка, мне нужно, чтобы ты проснулась. Никогда бы не подумал, что смогу кого-то так любить. А теперь, когда ты разбудила это во мне, я не знаю, что с этим делать. — Я всхлипнул, пытаясь сдержать слёзы. — Я не смогу жить в мире, в котором нет тебя. Пожалуйста, пожалуйста, Динь-Динь. Не оставляй меня.

Ком в горле не давал дышать. Я уронил голову, прижавшись лбом к её бедру, её рука всё ещё в моей.

И в этот момент я почувствовал.

Её палец медленно скользнул по тыльной стороне моей руки. Ласково. Спасительно. Возвращая меня к жизни.

Я резко поднял голову, посмотрел на неё. Глаза моргали. Рука сжимала мою в ответ.

Я бросил взгляд на старые часы на стене.

Сорок восемь часов и двадцать девять минут чистого ада.

Взгляд Джорджии встретился с моим.

Она очнулась.

31 Джорджия

Всё вокруг гудело, люди сновали туда-сюда, пока я пыталась осознать, что вообще происходит.

Доктор Прюитт, мои родители, братья и сестра — все наперебой рассказывали, что случилось за последние два дня.

Все, кроме моего парня, который так и сидел молча в кресле, наблюдая, как люди приходят и уходят из палаты.

Я слышала его, пока спала. Или, как они это называли, пока была в коме.

Я слышала, как все вокруг меня говорили.

Но голос Мэддокса звучал бесконечно. Я улавливала отрывки воспоминаний — как он держал меня на руках в машине по дороге в больницу, как рыдал. Не помнила точных слов, но ощущала всё: боль, отчаяние, с которым он звал меня.

И здесь, в больнице, я слышала их тоже.

Как сильно он меня нуждался.

Но я не собиралась оставлять Мэддокса. Меня не так просто сломать — ванна со льдом и сотрясение недостаточно, чтобы оторвать меня от этого мужчины. Я просто отдыхала. Просто устала.

Но я знала, что пора проснуться, потому что его боль сотрясала меня изнутри.

Я ненавидела, что ему так плохо.

Он плакал, когда я открыла глаза. Целовал каждую черточку моего лица, выскочил за доктором, а следом вбежала мама.

И с того момента в палате постоянно было слишком много людей. Мы так и не остались вдвоём. Но стоило мне перевести взгляд на него — он смотрел на меня.

Молчаливо наблюдал.

Он выглядел выжатым до последней капли.

Тёмные круги под глазами, цвета синяков. Щетина наросла, на нём был худи Хью и пара спортивных штанов.

Мама рассказала, что он вообще не покидал больницу. Ни чтобы поесть. Ни чтобы поехать домой, поспать, переодеться или принять душ. Он отказывался уходить. Но при этом почти не говорил со мной, пока утром после того, как я очнулась, вся моя семья толпилась вокруг.

— Эй, я дам тебе побыть с родными, ладно? Пойду. — Он поцеловал меня в лоб, и когда отстранился, а наши взгляды встретились, я сразу поняла — что-то не так.

Он выглядел… грустным. Отстранённым. Потерянным.

Может, это была просто усталость, я не знала.

— Да. Конечно. Я в порядке. Спасибо за… — глаза заслезились, и я отвела взгляд. Все уже не раз пересказывали мне, что произошло, и какие-то обрывки я помнила сама, но знала наверняка: Мэддокс спас мне жизнь. — За то, что вытащил меня, за то, что дышал за меня… за то, что остался со мной.

Никаких слов не хватит, чтобы выразить благодарность. Мысли путались, и, хоть я проспала два дня, я была вымотана.

Он приложил палец к моим губам:

— Это ты сама себя спасла, Динь-Динь. Ты чуть не проломила