Дорога к людям - Евгений Генрихович Кригер

«кладбище» разило огнем, готовило могилы для самих наступавших, поглощало атакующих, — наша оборона оставалась обороной там, где, казалось бы, люди не могли уже жить, двигаться, сопротивляться, драться.

Слово «чудо» я пишу с некоторым опасением — однажды в самые страшные дни обороны я произнес его, обращаясь к одному из офицеров штаба армии генерала Чуйкова (штаба, который вопреки всяким правилам находился в десятках метров от переднего края, от бешено атаковавшего противника). Офицер помолчал, посмотрел на меня и сказал холодно:

— Чудо? В нашем лексиконе и в наших военных уставах такого термина нет!

Второе обстоятельство, которое я все же осмелюсь назвать чудом: наш Сталинград, истерзанный, разрушенный, почти не существующий — камень и кровь, — после беспримерной, фантастической, страшной, чудовищно трудной обороны встает из пепла, из праха, обрушивается ответным ударом на врага и с помощью внешних армий и фронтов в свою очередь сжимает врага тройным окружением, принуждает к сдаче остатки армии фельдмаршала Паулюса, заставляет фашистскую Германию услышать звон похоронных колоколов. Разумеется, тут в лице Сталинграда я вижу нашу Красную Армию, нашу страну, наших людей, наш справедливый строй.

...Продолжая свой рассказ, я снова вернусь к этому короткому, многозначительному слову — чудо! Рядом я поставлю другое великое слово — жизнь!

Кому не приходилось слышать это название — Мамаев курган!

Мамаев курган в Сталинграде. Один из узлов многодневного сражения. Один из опорных пунктов нашей обороны. Теперь там воздвигнут грандиозный монумент в честь героев Сталинградской битвы. Склонив голову, проходят гости Волгограда, приезжающие со всех концов страны и всего мира, мимо мраморных знамен, на которых начертаны имена доблестно погибших защитников Сталинграда, Волги, Мамаева кургана.

Имена... Имена... Имена... Русские, украинские, белорусские, грузинские, азербайджанские, — в них видишь весь наш народ-герой. И на одном из знамен среди других фамилий — Шамаев Марк...

И вдруг, как бы из небытия, приходит в редакцию письмо. Подпись — Марк Шамаев. Да, то самое имя. Тот самый человек. Тот самый воин. Он жив! Он заканчивает свое письмо так:

«...Мы теперь часто пишем и рассказываем молодому поколению и бойцам, приходящим в армию, о героической гибели отдельных героев. Это, конечно, очень важно. Но не внушаем ли мы молодежи неверную мысль, что героическое на войне ведет к неизбежной смерти? Ведь это совсем не так!»

Да, это не так!..

И вот я на пороге комнаты Марка Шамаева в центре Баку. Он не стар, моложе меня — ему пятьдесят восемь лет. Худощавый, стройный, подвижный, с улыбающимися глазами. Марк — сын одной из народностей, населяющих Азербайджан, татов, уроженец города Кубы.

В первый день войны, 22 июня 1941 года, Марк был уже в 48‑м инженерном полку НКВД. В апреле сорок второго года Марк подал заявление — он просил направить его на фронт. Вскоре же оказался в Сталинграде. Четыре месяца спустя его перевели в 19‑й полк 13‑й гвардейской дивизии А. Родимцева — ныне генерал-полковника, дважды Героя Советского Союза.

Родимцев! Передо мной тут же всплыли картины боев под Киевом, под Харьковом, — тогда впервые я услышал это имя, увидел человека, о котором уже тогда шла молва в окопах, молва, распространившаяся на всю нашу страну в дни Сталинградского сражения.

В августе дивизия, нуждавшаяся в переформировании после трехмесячных тяжелых боев, перебрасывается в Камышин. В ночь на 16 сентября, в разгар Сталинградского сражения, гвардейцы на катерах были доставлены на правый берег Волги — в Сталинград.

Был ли это город? То, что увидел Марк, было за десятки километров видимое зарево, потом по мере приближения — нечто изрыгающее пламя, перечерченное трассирующими пулями, вспыхивающее новыми и новыми взрывами. Немцы обнаружили ночную переправу дивизии, открыли артиллерийский огонь, один из катеров был подбит; спутники Марка спасли тонущих, и прямо с переправы полк, в котором служил Шамаев, бросился в наступление на Мамаев курган.

Да, на тот самый легендарный Мамаев курган!

Тот самый курган, где на тринадцатом по счету мраморном знамени в траурном зале в перечне погибших значится Марк Шамаев.

В ту далекую пору Марк был старшиной 6‑й роты младшего лейтенанта Чупринина. В момент штурма Мамаева курагана Марк был недалеко от своего командира. В те же часы, огненные, вихревые, Марк впервые увидел Родимцева: он был душой внезапного штурма. Наступление велось рассредоточенно. Надрывались минометы, с каждой минутой нарастал пулеметный огонь. Вспыхивало наше вездесущее, бессмертное «ура». Наземную свою оборону гитлеровцы подкрепили авиацией.

Вражеская пуля свалила командира. Марк отнес его в лощину. Командир умер на руках у Марка — казак, добрый, справедливый, бесстрашный человек! Осатанев от горя и злобы, Марк Шамаев бросился вперед. Он и его товарищи по полку оказались в самом горячем, «вредном» месте. Потери росли с каждой минутой. На помощь пришел 416‑й полк той же родимцевской дивизии. На рассвете наши солдаты ворвались в первую неприятельскую траншею. Бой шел и ночью — все перемешалось тут, наступление и оборона.

Ночь не спали, не отдыхали ни минуты — ночь боя, ночь штурма! В своей книге, посвященной Сталинградской битве, генерал А. Родимцев вспоминает: «...только к вечеру удалось попасть в расположение полка Долгова, который выбил гитлеровцев с Мамаева кургана».

Полк Долгова. Тот самый полк, где служил тогда Марк Шамаев!

Был еще страшный день — пять человек осталось на том участке Мамаева кургана, где держались Марк и его товарищи. Пять человек! В Сталинграде это было немало. Нет, совсем немало. Если учесть, что это были за люди — люди Сталинградской обороны!

...17 сентября Шамаева и его друзей перебросили с Мамаева кургана к пивному заводу против Дома специалистов, у здания Госбанка.

Здесь нет места для рассказа о том, что такое уличный бой в Сталинграде 1942 года. Фашистские военные обозреватели писали: это страшнее самого ада.

Линия фронта проходила здесь через этажи полуразрушенных зданий, подвалы, пепелища, заводские цехи. Проходила эта линия и по вертикали: на первых этажах — наши, на верхних — фашисты. Шамаев помнит: это был яростный ближний бой, в котором доходило до того, что противники хватали друг друга за горло и душили.

Ярость наших бойцов достигла наивысшего предела. Марк Шамаев, попавший в пополнение 19‑го гвардейского полка, в минуты затишья с некоторым солдатским удивлением вспоминал свое прежнее житье-бытье. Мирную жизнь, отца — сезонного рабочего, работу на рыбных промыслах, комсомольскую жизнь, райком, где он заведовал агитмассовым отделом, переезд из Кубы в Баку,