Кандинский и я - Нина Николаевна Кандинская

Не раз Нина рассказывала, как во время посещения родственников в Москве она снова увидела свой портрет, написанный Кандинским в 1917 году. Этот портрет ей никогда не нравился. Действительно, Кандинский не столько льстит миловидной молодой женщине, сколько передает ее подвижность. Поскольку мы с Наталией Автономовой описали этот портрет, он, наконец, вошел в последний том приложения к реестру произведений Кандинского (Kandinsky-Forum I. Ed. J. Hahl-Fontaine. Fernelmont 2006, S. 15–21).

Некоторые события Нина всю жизнь замалчивала. И для нее и для Кандинского частная жизнь была частной (в наше время это редко кто понимает). Страшный удар судьбы — смерть трехлетнего сына в голодной Москве — она в своих воспоминаниях обходит молчанием. Я знала об этом, но не от Нины. Она доверилась своему близкому другу, руководителю издательства «Dumon»[23] Карлу Гутброду. Чтобы сохранить память об этом событии, он сообщил об этом Рётелю, а тот — мне, однако мы всегда уважали ее право хранить тайну.

О том, как отчаянно Кандинский пытался спасти сына, свидетельствовала его внучатая племянница по материнской линии художница Елена Прейс (Kandinsky-Forum IV, Ed. J. Hahl-Fontaine, 2012, S. 31–32). И то, что у Кандинского был сын от первой жены Ани, проживший всего один день, тоже стало известно лишь два года назад благодаря исследованиям в мюнхенском архиве.

Еще в начале нашего знакомства Нина просила у меня совета, как лучше выполнить последнюю волю мужа — передать в дар «русскому народу» наследие, включающее значительную коллекцию его произведений. Эта «последняя воля» Кандинского нигде письменно не была зафиксирована, но знали об этом все, действительно все. Несмотря на политические осложнения того времени, Нина с большим рвением пыталась исполнить волю Кандинского. Она связалась с российским послом в Париже, поехала в Москву и там встретилась для переговоров с ответственными лицами. У меня и моих коллег были сомнения по этому поводу, поскольку все знали, что картины Кандинского, равно как и Малевича и других представителей русского авангарда, хранятся в подвалах российских музеев и совершенно недоступны для обозрения. Кандинский и сам это знал, но он был мудрее других и понимал, что так не может продолжаться вечно.

Во время визита в СССР Нине показали произведения супруга в одном из музейных хранилищ, и условия хранения показались ей неудовлетворительными. Однако в 1972 году, когда создавался полный список произведений Кандинского, я вместе с господином Рётелем побывала в четырех хранилищах государственных музеев, и впечатление от условий хранения осталось у меня самое положительное. Рётель сказал по этому поводу: «Даже Советы понимают, какие сокровища у них хранятся».

Нине я обязана знакомством с ее ближайшей подругой, энергичной Диной Верни, моделью Аристида Майоля, женой его сына, а также галеристкой и основательницей уникального Музея Майоля. Своей душевностью и непосредственностью Дина напоминала мне Нину. Мы симпатизировали друг другу, и она многое рассказала мне о жизни Нины, что было особенно важно после ее страшного убийства. Многое я узнала от галериста и доверенного лица Нины Карла Флинкера. Например, он поведал мне о признании, сделанном Ниной с усмешкой, что она, пожалуй, уже старовата для романтических пикников с юношами в Альпах. Флинкер считал эти отношения легким и безобидным флиртом и не видел в них ничего страшного. Однако Дина Верни находила ее излишнее великодушие и щедрость по отношению к молодым мужчинам опасными. Она полагала, что именно это в конце концов и довело Нину до несчастья. К моему удивлению, Нина делила мужчин на две категории — внимательный и невнимательный, подразумевая под этим наличие хороших манер, образованность и, конечно же, восхищение ее персоной, Нина была необыкновенно красивой женщиной и пользовалась неизменным успехом. Много раз упомянутый ею в книге скульптор Ханнес Нойнер тоже относился к числу ее поклонников, в чем однажды сам мне признался.

В последние годы жизни, когда Нине было уже за восемьдесят, у окружающих ее «поклонников» появились иные цели. Среди этих молодых людей были как французы, так и «подосланные» Рётелем немцы. Один из них, известный мюнхенский коллекционер и ювелир, красавец Макс Поллингер, с которым я была знакома также через Рётеля, много мне рассказывал о встречах с Ниной. Я знала ее общительной, душевной, непосредственной и очень энергичной, однако о том, что она славилась способностью «перепить» любого мужчину, я ничего не знаю. Макс Поллингер рассказывал мне, как Нина любила бывать в кабаре и варьете (что было невозможно при жизни Кандинского), и он, а также другие немцы сопровождали ее туда. Целью этой «дружбы» было подвигнуть Нину передать как можно больше картин (или даже все наследие) Германии. По инициативе Рётеля Нине был вручен немецкий орден за заслуги перед Отечеством. На церемонию награждения, которая проходила в Париже, он поехать не смог или не захотел и отправил меня. Нина была очень разочарована, что награду ей передал «всего лишь посол», а не лично премьер-министр Йозеф Штраус. Франция проявляла к Нине больше внимания. С особой гордостью она упоминала о том, что супруга президента мадам Помпиду стала ее новой «лучшей подругой».

Находясь под сильным влиянием французской стороны, окруженная «добрыми друзьями», Нина решила не предпринимать новых усилий для исполнения воли Кандинского и не передавать его наследие России. Завещание было составлено в пользу Франции. Вскоре после этого она была убита на вилле в Гштаде, ее нашли задушенной в ванне. Трагический конец для женщины, полной жизни, несмотря на свои 87 лет! Ни одна картина не пропала, украдены были только украшения. Это преступление так и не было раскрыто, что, конечно, послужило причиной слухов о политическом заказном убийстве с целью не дать Нине изменить завещание. Вдова Оскара Шлеммера Тут[24] рассказала мне, как ей пришлось, несмотря на договоренность, стоять в тот день перед закрытой дверью, а потом вызывать полицию. Нина, беспокоясь о собственной безопасности, вела дневник посещений и никогда не открывала дверь незнакомцам, а вот «хорошему другу» вполне могла бы открыть…

Перед визитом Тут Шлеммер записи о других посещениях в тетради не было. Крайне странной показалась мне настойчивость одного из близких друзей мадам Помпиду, пытавшегося распространить лживую версию о том, что убийца был якобы дальним родственником из России, ничего не получавшим по завещанию. Более того, его задержали при попытке продажи ювелирных украшений, украденных у Нины, и он уже посажен в тюрьму. При этом он просил держать в тайне эту информацию и не делать ее