Российский колокол № 1–2 (34) 2022 - Коллектив авторов

колоритом. Только подумать: где-то крокодилы недвижно таращат глаза, где-то в зарослях спят бегемоты. Где-то птички колибри над рощей парят, сверкает крыло самолета… Давно ли, кстати, он летал последний раз? Было дело. Вроде бы весной, на конференцию в Будапешт… или… в Калининград…

Последнее время он стал забывать недавние события из жизни и разные очевидные истины, например, имя великого ученого, на голову которого однажды упало яблоко, или (совсем уже никуда не годится!) таблицу умножения. Конечно, в этом была виновата жена: она подговорила пить таблетки с такими вот побочными эффектами. Для себя Андрей Петрович сразу решил, что таблетки пить не будет, но ведь она могла их дробить и, превращая в порошок, куда-нибудь подмешивать. Например, в чай или компот. В кофе она, скорее всего, не стала бы подмешивать, потому что кофе находился под строгим запретом, и, соответственно, дома Андрей Петрович попросту его не пил. Хотя кто знает. Женщина может все. Хех! Как бы то ни было, знание философских теорий, имен и судеб мудрецов, а также любовь к жизни Кратов не утратил; и это – самое главное.

Теперь он вернулся к письменному столу, осторожно опустился в кресло. В ненастные дни начинали болеть колени, не то чтобы сильно, но неприятно, как-то томительно; поэтому под столом он тут же вытянул ноги и, чтобы они не упирались в стену, чуть отодвинул кресло. Присмотрелся. Экран компьютера пока оставался темным, в центре пульсировал кружок с бледным фоном – условный знак, что профессор уже «на месте», а вот студенты… «Через минуту-две и студенты подключатся», – рассеянно подумал Кратов и вдруг запереживал: отодвинутое от письменного стола кресло могло неблагоприятно повлиять на качество звука. Наверное, сидеть нужно как можно ближе. Тогда будет лучше слышно. Трогать компьютер Кратов побоялся: слишком уж своенравная система, заденешь какой-нибудь проводок – и прощай лекция, а также научные статьи. Чинить – не починить вовек. Качнувшись, он стал медленно двигать кресло, возвращая его обратно, ближе к столу. В этот момент где-то в углу, возле книжной полки, ему отчетливо привиделся большущий клок пыли.

– Ксана, Ксана! – завопил Кратов. – Иди-ка сюда! Я же просил подмести! У меня сейчас лекция будет! Кса-а-ана-а…

Затем поправил тонкую бородку, очки, громоздкой лепниной оседлавшие переносицу. От переживаний усилилось сердцебиение. Но пыль-то все равно ведь надо ликвидировать, так? Андрей Петрович подошел к шкафу, однако вместо клока пыли увидел… клык пони-мутанта. Пожалуйста, только без смеха и мистики. В драконов и разношерстных мутантов Кратов не верил. Это вполне могла быть деталь, много лет назад выпавшая из игрушки Олисавы, двадцатилетней внучки. Когда-то в детстве затерялась, а сейчас, значит, случайно обнаружилась, выползла из-под шкафа. Только вот, как бы там ни было, клыки не должны валяться в кабинете заслуженного профессора, а потому Кратов, размахнувшись ногой, двинул деталь обратно под шкаф.

Та исчезла с приглушенным свистом. Тут же протяжно заныло колено, и он вспомнил время. Десятый час. Студенты, наверное, уже присоединились.

Так и есть. Из-за темной шторки экрана, усеянной теперь, словно поляна неспелыми ягодами, бледными кружками, доносился гул. Так гудят пчелы, торопливо пакуя в свои улья сладкий нектар.

– Доброе утро! – возгласил профессор. – Меня слышно?

– Вас не слышно! – хором ответили студенты.

Лишенные своих тел и зримых образов голоса казались пестрыми. Некоторые голоса, принадлежащие самым активным студентам, Андрей Петрович узнал. На сердце сразу стало тепло и как-то хорошо.

– А я вот вас слышу! – радостно прокричал в экран Кратов. – Очень даже хорошо слышу! Аня Шкуркина, Борис Мигайлов! Вы здесь! Слышу еще Полину, Киру, Тамару, Валентину..

– А мы вот вас не слышим! – твердили студенты. – Совсем не слышим…

– Да как же так?.. – сразу сник Кратов. – Прямо вот совсем?

– Да-да, совсем не слышно.

– Сейчас я что-нибудь придумаю.

Оглядевшись по сторонам, Кратов схватил первое, что попалось под руку: берестяную банку, в которой стояли ручки и карандаши. Высыпав на стол все содержимое, он со всей силы шандарахнул пустой банкой по монитору.

Поляна с кружками дернулась, и вдруг на темном экране проявилось его лицо. Лоб и крупные выпуклые морщины, сведенные сейчас к центру, аккуратные усы, бородка и громадные очки в золотистой оправе. Изображение кривилось и словно бы ухмылялось. Профессору стало жутко. Его лицо жило своей, отдельной жизнью. Так же как и голоса ребят… Все они переступили границу реальности, добровольно оказались в заколдованном царстве, где человек мал, раздроблен и беспомощен, и из этих отдельных фрагментов: голосов, шорохов, отражений – было необходимо каким-то образом собрать цельного, единого человека, способного слышать преподавателя и постигать новый материал.

– Не стало лучше? – спросил Кратов-реальный. А Кратов-экранный в этот миг выпучил глаза и, высунув язык, скривился в усмешке.

– Нет-нет… не слышно…

Обхватив двумя руками монитор, Андрей Петрович потряс его. Изображение, вспыхнув, погасло.

– Меня слышно?

Теперь студенты молчали, а по экрану ползли прерывистые черные зигзаги.

Тогда от отчаяния Кратов схватил костыль и обрушил удар на компьютер. Один. И еще один. Этого злостного змия нужно было как-то побороть, усмирить, и раз другие, мягкие, способы оказались недейственными, то…

– Вот теперь вас слышно, – пискнул голос старосты.

– Ага, – сразу успокоился Кратов.

Уселся поудобнее. И лекция началась. За шестьдесят лет своей преподавательской деятельности он успел выучить содержание всех лекций «от» и «до». Но все равно каждый раз при соприкосновении с материалом его охватывало трепетное вдохновение. Речь становилась жаркой и слегка торопливой, и только иногда, замечая жалобные и восхищенные взгляды студентов, он вспоминал о необходимом милосердии, о снисхождении к их темному, невеселому миру (о вы, не читавшие Гадамера и Хёйзинга!) и тогда медленно, по слогам повторял сложные имена и философские понятия.

Теперь, когда живых студентов заменили мерцающие на темном фоне бледные кружки, занятие стало похожим на скоростной и одновременно неподвижный полет в межгалактическом пространстве. Каждый круг был подобен скафандру, скрывающему студента, а сам профессор парил в невесомости. Он что-то говорил про Парменида и целостность мира, про бытие и время, про свободу и вечность – как вдруг заметил: кружки-скафандры, словно по взмаху волшебной палочки, стали исчезать. Один за другим, один за другим. Лопались, будто мыльные пузыри. Все до одного.

– Аня, Борис… – прошептал профессор в отчаянии. – Маша, Зиночка…

Но экран оставался темным и безмолвным. Непроницаемая пелена дыма и черных роз. Кратов догадался, что, по всей видимости, началась перемена. Вот студенты и покинули урок. Тогда он закрыл глаза и остался отдыхать в кресле. Слишком уж мучительной оказалась борьба с компьютером.

В комнату зашла жена и принялась мести пол. Суетливо помахала веником сначала в