Сокровенный Афон - Горбов

Женщина произносит просьбу с такой несомненной верой в крестное знамение и молитву незнакомого священника из России, что я, секунду поколебавшись (нашли, тоже, исцелителя!), всё же крещу бок Сократу, а про себя молюсь: «Посли́, Го́споди, ми́лость Свою́, и да бу́дет ей по ве́ре ея́, и а́ще хо́щеши, исцели́ сы́на рабы́ Твоея́!». Вспоминаю… Удивительные вещи происходят иногда в жизни священников, причем совершенно независимо от них! Бог Своею благодатью действует — как хочет, когда хочет и через кого хочет. И не приведи Господи, приписывать действия Божии себе! Это прямая дорога в «прелесть». В уме неожиданно всплывает картина: лето, жаркий день. У трапезной палаты монастыря двое рабочих раскидывают лопатами по дорожке горячий асфальт. Когда я прохожу мимо, один из них, весело улыбаясь, говорит:

— Батя! Тресни Кольку лопатой по спине, а то жалуется: всё болит, да болит. Радикулит, вишь, замучил. Врачи помочь не могут. Может, ты поможешь?!

Я прекрасно понимаю, что это шутка. Отстраняю протянутую мне лопату.

— Ведь этак, лопатой, я искалечу, а не вылечу!

Подхожу к Кольке, а он послушно (как сейчас это сделал Сократ) задирает рубаху. «Господи, помоги!» — я крещу больное место и напоследок, шутки ради, хлопаю его ладонью по пояснице. Мы все смеемся, и я ухожу по своим делам. Недели через две ко мне подходит тот самый весельчак-рабочий, но на этот раз с очень серьезным лицом. На нем написано даже некоторое недоумение.

— Батя, а ты знаешь? Шутка шуткой, а у Кольки-то спина прошла в тот же день! Он всё ждал, ждал — что вот сейчас снова заболит. Дак ведь не болит! А уж сколько дней прошло!

Но я-то и не думал тогда ни о каком исцелении. Так, скорее по привычке, перекрестил и в шутку ударил. Моей заслуги во всем этом нет никакой. Как говорится: «и знать не знал, и ведать не ведал» — что может произойти. Один только Бог ведает: как и почему Он это сделал.

Все это мгновенно проносится в моем сознании в тот момент, когда я хочу отказаться крестить доверчиво заголившего свой бок Сократа…

— Костас, сыночек, — зовет другая женщина мальчика лет двенадцати, — наклони голову!

И, обращаясь ко мне:

— Батюшка, у моего сына очень сильно голова болит. Перекрестите ему голову. Пожалуйста!

Все они смотрят на меня с таким доверием. Ну, совсем как дети! И я ловлю себя на мысли, что ощущаю их как совершенно родных, близких и давно знакомых мне людей. Господи, как же радостно сознавать, что мы, христиане, — одна большая семья, где нет «ни эллина, ни иудея, ни… скифа»! (Кол. 3, 11). Но время идет, и нам нужно уже прощаться. Со всех сторон ко мне тянутся руки с записочками.

— Вы же едете на Святую Гору, — говорят женщины, — помолитесь там о нас и о наших близких.

— Не надо денег, — говорю им, заметив купюры, вложенные в записки, — я и так помолюсь за вас.

— Нет, нет, они вам пригодятся в пути.

Уже вечером, в монастыре, я обнаружил, что в записках оказалось ровно 1000 драхм разными купюрами. Именно столько я дал старику-сербу. «Вижу, Господи! Не оставляешь Ты нас без Своей помощи ни на минуту! Слава Тебе!»

ГЛАВА 3. БЫТЬ ГРЕЧЕСКИМ МОНАХОМ — ОЧЕНЬ ДОРОГО

Мы не спеша направились к рынку — вниз по улице, вдоль сквера, где в своем котловане все еще копошились археологи. Отец дьякон шел, ничего не замечая вокруг. Он усиленно размышлял о чем-то по пути. Это было заметно по его обычной привычке теребить в такие минуты свою бороду. Вдруг дьякон резко остановился.

— А как же, отче, быть с безрукавкой?

Батюшки! Я хлопнул себя по лбу и тоже остановился.

— Надо же! Чуть про нее не забыли!

Нина, ничего не понимая, тоже остановилась, переводя взгляд то на отца дьякона, то на меня.

— Дело в том, Нина, что у нас осталась одна нерешенная проблема. Нужно до отъезда где-то купить афонскую безрукавку и греческую скуфью для отца дьякона.

— О, это очень просто! Возле рынка, совсем недалеко отсюда, есть магазин-ателье, где шьют для священнослужителей одежду на заказ. Там же продают и готовые облачения.

Было около пяти часов вечера, когда мы подошли к рынку. Продавцы овощей и фруктов уже собирали свои столики, другие паковали ящики с зеленью и цветами. Вслед за Ниной мы протискивались между крытыми лавками и двухэтажными магазинчиками по запутанным лабиринтам маленьких улочек городского рынка. Наконец, поднялись на второй этаж последнего рыночного павильона. Конечно, без Нины нам ни за что бы не отыскать этого ателье… От пола до потолка в нем висели архиерейские и священнические облачения. Жалюзи на окнах отражали лучи вечернего солнца, которые нарисовали на потолке зебру с желтыми полосами. Где-то тихо гудел кондиционер. Черный довоенный «Зингер» с глянцевыми боками встретил нас пулеметной очередью. Седой грек, сосредоточенно наморщив короткие усы, не мог оторвать глаз от строчки, пока не довел свой шов до конца. Наконец, он поднял голову и встал из-за швейной машинки. Его вид говорил сам за себя. Это был настоящий портной. Тонкая черная жилетка поверх белоснежной рубашки, бархатная подушечка на запястье, вся утыканная булавками, и сантиметр, который желтой змейкой свисал с шеи, выдавали в нем мастера своего дела. Внимательно выслушав Нину, «мэтр» подошел к отцу дьякону, измерил ширину плеч и предполагаемую длину безрукавки, а затем позвал помощника. Тот оторвался от громадного стола, на котором кроил подрясник, взял палку с крючком на конце и снял одну из висящих под самым потолком безрукавок. Примерили. Сидела она безупречно. Тем временем портной открыл шкафчик и разложил перед дьяконом скуфейки с разным рисунком строчки, на выбор.

Теперь дьякон выглядел настоящим греком. Он осмотрел себя в зеркало и остался очень доволен. Но когда хозяин ателье назвал цену… У всех одновременно вытянулись лица. Такого оборота мы не ожидали. Названная сумма в рублевом эквиваленте позволяла в России заказать три такие жилетки и четыре скуфьи. Однако выбора у нас не было. Мысленно я сложил деньги, которые мы с дьяконом обменяли в аэропорту (у Антона их не было совсем, т. к. он ехал со мной), и понял, что сегодня купить безрукавку нам не удастся. В лучшем случае это