Мы там были - Алексей Гришин

согласуются с его совестью и желаниями. Умирать никто не хотел, мы же не безумцы. Но никто не мог предложить лучшего выхода из положения, и никто не стал возражать против плана, даже полковник Еремеев. Я говорю это не потому, что хочу разделить ответственность или оправдаться. Просто хочу, чтобы вы поняли – в тех обстоятельствах у нас был выбор между злом и еще большим злом, и выбирать приходилось вслепую, наугад.

Женщины поначалу заартачились, и потребовалось несколько минут убеждений, чтобы до них дошло – оставшись здесь они точно погибнут, а снаружи будет хоть призрачный, но шанс на спасение. Добрались же они до здания дипмиссии, несмотря на все подстерегающие по пути опасности – значит, смогут добраться и до аэродрома. Артем дал им компас и подробно объяснил, какого направления придерживаться. Мы также снабдили их двумя флягами с водой и сухим пайком. Если повезет… если бы повезло… они достигли бы аэродрома на рассвете, или даже встретили помощь на полпути.

Профессор Лебедев был спокоен и уверен, что местные не тронут трех женщин, если он будет с ними. Словно его возраст, импозантная внешность или образование что-то значили для толпы одурманенных дикарей.

Лебедеву повезло больше, чем женщинам – он умер быстро.

Поначалу казалось, что мое соглашение с Эрнесто работает. Никто не стрелял и не угрожал нам, когда мы вывели женщин из магазина. Дамочки даже слегка осмелели и перестали цепляться за нас. Некоторые боевики скалили гнилые зубы и махали руками, мол, давайте, уходите быстрее. А люди в толпе… Они просто стояли и ждали.

– Ну же, идите, – велел женщинам Артем, – И помните о том, что я вам говорил.

Я слышал, что он сказал им в полутьме магазина, закончив с путевыми указаниями. «Запомните нас. Расскажите о нас». Но я единственный, кто мог это сделать. Я запомнил, и помнил пятьдесят лет, в ожидании возможности рассказать. И вот, я рассказываю.

Женщины, ведомые пожилым профессором, торопливо шли вдоль улицы, прижимаясь к стенам домов. Мы с Артемом, стоя у входа в магазин, смотрели им вслед, ожидая, когда они скроются из вида. Но, отдалившись шагов на сто, четверо гражданских были вынуждены остановиться, путь им преградила толпа. Сердце у меня екнуло, и я бросил быстрый взгляд на Эрнесто, что стоял на другой стороне улицы в компании своих боевиков.

Косматый детина перехватил мой взгляд и прокричал:

– Мы их не держим! Они свободны! – после чего расхохотался, словно гиена, и, задрав ствол «калашникова» в воздух, нажал на спуск.

Грохот выстрела словно послужил сигналом. Толпа местных взорвалась криками и волной хлынула вперед, охватывая четырех чужаков, отрезая им путь обратно. Я успел увидеть, как толстый профессор встает перед тремя женщинами, тщетно пытаясь заслонить их собой. В воздухе замелькали мачете, на землю и стены брызнула кровь, и Лебедев упал.

Женщины завизжали так, что перекрыли шум и гвалт огромной толпы. Забегая вперед: они визжали долго, очень долго. За полвека, прошедших с тех пор, я много где повоевал и много чего повидал, но этот визг навсегда останется для меня самым ужасным звуком, сопровождающим мучительную смерть людей. Я никогда больше не слышал ничего подобного, и благодарен судьбе за это. И в то же время кляну свою память, на десятилетия сохранившую этот жуткий вымораживающий звук.

Потом был бой. Нет, не бой, это слово подразумевает некий порядок действий, тактику. Дикая яростная схватка, в котором никто из тех, кто слышал визг терзаемых обезумевшей толпой женщин, уже не думал о том, чтобы остаться в живых, походила на бой не больше, чем фильмы о войне дают представление об ужасах настоящей войны.

Когда наступило затишье, нас осталось трое: военный советник полковник Еремеев, сержант Демьянов и я. Трупы туземцев с раскинутыми конечностями, боевиков и гражданских вперемешку, устилали всю улицу перед входом в магазин, громоздились в дверном проеме и разбитой витрине, лежали внутри магазина, словно люди ринулись внутрь на свинцовую распродажу и отоварились по полной.

Свинца хватило и на нашу долю. В правом боку у меня, чуть ниже последнего ребра, разгорался жар вокруг засевшей пули, и кровь быстро пропитывала форму. Я лежал, привалившись плечом к стене, и не был уверен, что мне удастся подняться на ноги, не говоря уж о том, чтобы идти или бежать. Серега Демьянов тоже был ранен, хоть и не так серьезно. Полковник был весь залит кровью, но, как он заверил, чужой; в последнюю минуту схватки дело дошло до рукопашной, и немолодой, но еще крепкий советник показал туземцам, что белые люди из страны Советов тоже кое-чего смыслят в работе мачете.

Нет, конечно, мы не победили. Мы лишь отбросили нападавших и отсрочили неизбежное еще на несколько минут. Едва ли мы нанесли противникам столь существенные потери, что они решат оставить нас в покое. Туземцы затаились, дожидаясь темноты. На самом деле, ждали они другого, и вскоре нам предстояло узнать – чего.

Пока же, чтобы мы не скучали, они подтащили к магазину и забросили в витрину, поверх тел своих соотечественников, какие-то бледно-красно-сизые предметы, похожие, как мне сперва показалось в полутьме, на освежеванные тушки свиней или телят. И только спустя секунду я разглядел, что это, и отчаянный вопль застрял у меня в горле. На обнаженных женских телах не осталось ни единого живого места, так что сами тела почти утратили сходство с человеческими. Руки и ноги неестественно вывернуты, сквозь кожу торчат обломки сломанных костей, волосы вырваны с корнями, а лица… Нет, я не могу продолжать. Приму еще таблетку.

Поверьте, это было зрелище не из тех, про которые говорят «для людей с крепкими нервами». Это было вовсе нечеловеческое зрелище, нечто не просто ужасное, а лежащее за пределами ужасного. Я словно заглянул в ад – так я думал тогда. Но ошибался; ад еще ждал меня впереди.

– Кто теперь командует? – спросил Демьянов. Это был глупый вопрос, попытка отвлечься от образов растерзанных тел тех, кого мы подрядились защищать.

– А, какая разница, – ответил я, прижимая к ране в боку комок из бинтов, – Командуй ты. У тебя патроны-то остались?

– На донышке, – ответил Серега, отсоединив от автомата и взвесив на ладони магазин, – Можно подползти, насобирать у этих.

– Безнадежно, – заметил полковник Еремеев, стирая кровь с лица подолом рубашки, – Все это безнадежно. Это конец. Минутой раньше, минутой позже…

Послышался отдаленный рев мощного двигателя, и Демьянов