Паустовский. Растворивший время - Олег Д. Трушин

В 1944 году «Кружевница Настя» едва не попала на театральные подмостки Центрального детского театра в Москве.

Осенью 1943 года, когда Паустовский уже жил в Солотче, к нему обратился художественный руководитель ЦДТ Леонид Волков с просьбой написать по рассказу «Кружевница Настя» пьесу. Константин Георгиевич согласился и начал работать над текстом. Пьесу он написал, но от работы с театром отказался. Причина проста – затягивание руководством театра условий выплаты договорного аванса.

В письме Волкову от 17 февраля 1945 года Паустовский напишет:

«Многоуважаемый Леонид Андреевич,

к величайшему сожалению, я должен сообщить Вам, что пьесу “Настя”, относительно которой я условился с Центральным детским театром, я писать не могу и потому договор с театром на эту пьесу считаю расторгнутым.

Объясняется это тем, что администрация театра до сих пор, несмотря на то, что прошло уже около месяца, не перечислила мне условленный по договору аванс.

Мне пришлось в связи с этим взять другую работу, т. к. я – профессионал и единственное средство для существования у меня – моя литературная работа.

Кроме того, небрежность, проявленная администрацией театра, лишает меня уверенности в том, что они в дальнейшем не проявятся в отношениях автора с театром.

Я думаю, что Вы не будете на меня в обиде за это решение, – иначе я поступить не могу. Я никогда не считал возможным для себя обивать пороги бухгалтерий, добиваясь, как милости, того, что мне принадлежит по праву.

Уважающий Вас К. Паустовский»238.

Ну что же, в уважении к самому себе разве упрекнёшь?! Паустовский тут, без всякого сомнения, убедительно прав.

«Кружевница Настя» всё-таки найдёт своё место на театральных подмостках в качестве либретто одноимённой оперы композитора Виктора Трамбицкого и даже покорит знаменитую Мариинку, премьера состоится 8 ноября 1963 года. «Кружевница Настя» обретёт свой тандем со знаменитой «блокадной» Симфонией № 7 Дмитрия Шостаковича – оба произведения не единожды будут исполняться в одной концертной программе.

«Работаешь как во сне…»: эвакуация

Эвакуация далась Паустовскому трудно и очень его тяготила. Он мог бы вернуться в Москву значительно раньше, но не хотел оставлять семью, к тому же приёмный сын Сергей уже поступил в Алма-Ате в медицинский институт.

И всё же в алма-атинский период ему казалось, что по плечу всё – и работа в Совинформбюро для американской печати, и написание пьес и сценариев для театра и кино, статей для газет. Именно в это время Паустовский начинает работу над большим романом «Дым Отечества», который, по его собственному признанию, заканчивает «…примерно за год до конца войны». Его очерки и рассказы, помимо уже упомянутых, печатаются не только в журналах «Новый мир», «Огонёк», «Красноармеец», «Смена», «Мурзилка», но и в альманахе «Наши дни», в газетах «Правда», «Известия», «Труд», «Красная звезда», «Правда Востока»…

В этот период им будут написаны рассказы «В прифронтовом совхозе», «Встреча», «Остановка в пустыне», «Материнское сердце», «Бакенщик», «Спор в вагоне», пьеса «Белые кролики», «Созвездие Гончих Псов»…

В эту литературную работу Паустовский включился почти сразу, как только перебрался из Чистополя, что в Татарстане, в Алма-Ату. А переезд этот дался тяжело.

Спешность эвакуации порождала хаос и неразбериху. Уже из Москвы вагоны с эвакуированными шли переполненными под завязку, а в конечных пунктах вообще царили невообразимая скученность и суета. Кого-то переправляли в Чистополь, а кто-то, и таких было превеликое множество, изнемогая от неизвестности, обречённо дожидались «разрешения» своей участи в Казани, в переполненном беженцами Доме печати.

По свидетельству очевидцев, там творилось что-то невообразимое, походившее на обстановку переполненного пассажирами вокзала, в котором пропадала всякая надежда на возможность уехать. Вот как описывает в своём дневнике ту самую атмосферу Дома печати в октябре 1941 года Лидия Чуковская – дочка Корнея Ивановича:

«29 октября 1941 г. <…> В Казани всё было очень мучительно. <…> Мы отправились в Дом печати. <…> Огромный зал Дома печати набит беженцами из Москвы. Спят на стульях – стулья стоят спинками друг к другу. Пустых мест нет. <…> Анна Андреевна (Ахматова. – О. Т.) лежала прямая, вытянувшаяся, с запавшими глазами и ртом, словно мертвая. Мне под утро какой-то военный уступил место на стульях. Я легла, но не спала. Когда рассвело, оказалось, что бок о бок со мной, за спинками стульев, спит Фадеев»239.

Чистополь, в котором разместилась семья Паустовского, также был «перегружен» эвакуированным писательским сообществом, что, естественно, не могло понравиться Паустовскому. Скученность эвакуированных писательских семей раздражала.

«Из Москвы я уехал в Чистополь к своим, – напишет Паустовский Генриху Эйхлеру 2 мая 1942 года, – там было очень худо (300 писательских семей!). Я забрал своих и увёз в Алма-Ату. Здесь трудно, конечно, все мысли – в Москве, но всё же можно работать. <…> Но работаешь как во сне»240.

С переездом в Алма-Ату семье Паустовского помог Самуил Яковлевич Маршак, сумевший «отыскать» для них места в одном из эвакуационных вагонов поезда, следовавшего в Среднюю Азию.

Алма-Ата встретила их приветливо. Некоторое время Паустовский с Валерией будут жить на квартире казахстанского писателя Мухтара Омархановича Ауэзова, который уступил им одну из комнат. Впрочем, «уступил одну комнату» – это образно. На самом деле Ауэзов всего лишь учтиво «разделил» шкафами и ширмой гостиную, тем самым как бы создал ещё одно жилое пространство. Сергей обосновался в гостинице «Дом Советов».

К концу 1941 года Паустовский получил ещё одно «обременение», которое пришлось принять. Вместе с Юрием Смоличем и Михаилом Зощенко его включили в состав президиума Союза писателей Казахстана.

Валерия горячо помогала супругу в литературных делах, фактически возложив на себя миссию секретаря.

17 июня 1942 года на своём творческом вечере Паустовский впервые прочтёт рассказ «Белые кролики», которая в том же году выйдет в авторском сборнике «Наши дни», изданном в Ташкенте. 16 июля он напишет ответственному секретарю журнала «Знамя» Е. Михайловой:

«Сегодня послал Вам заказной бандеролью рукопись кинорассказа “Белые кролики”. Это вещь в новом для меня жанре – острый гротеск и сатира (о германской армии). Вызвала она много шуму в кругах кино и, очевидно, будет сниматься для экрана». <…> Буду очень благодарен, если Вы сообщите мне о судьбе “Белых кроликов”»241.

Киноповесть не получила большого отклика ни в среде «киношников», ни в литературных кругах, что, естественно, не оправдало ни надежд, ни желаний Паустовского. Уже совсем скоро эта «военная» сказка затерялась в общей массе написанного Паустовским за военные годы.

Ни