Очерки по истории стран европейского Средиземноморья. К юбилею заслуженного профессора МГУ имени М.В. Ломоносова Владислава Павловича Смирнова - Владислав Павлович Смирнов

находится в порядке вещей и что я не сомневаюсь в его возобновлении. Так было бы инициировано, по крайней мере с французской стороны, создание сети союзов, на которое намекал Сталин.» Затем Катру сформулировал свою версию касательно позиции СССР насчет западной границы Германии: «Отметим, что Деканозов … не спросил меня о позиции Франции касательно новой западной польской границы. Тем временем я думаю, что на самом деле именно её он хотел бы узнать; и что неслучайно, когда я упомянул о проблеме Рура, он поднял вопрос о наших взаимоотношениях с Польшей и отметил, что наше сотрудничество должно быть двусторонним. Возможно, Деканозов хотел дать понять мне, что, если мы признаем новые западные границы Польши, Кремль поддержит наши предложения касательно статуса западных германских регионов»[775]. Последний тезис вызывал споры между различными течениями в МИД Франции. При этом часть французских дипломатов в первой половине 1946 г. не исключала развития событий, при котором СССР поддержит позицию Парижа по вопросу о будущем Саара, Рура и Рейнской области.

В некотором смысле донесение Катру оказало прямое воздействие на позицию его непосредственного начальства. 27 апреля 1946 г. Бидо писал Бонне, что в конце марта правительство Польши направило в Париж проект совместной декларации. Этот документ в несколько отредактированной форме содержал основные положения из проекта франко-польского договора, выдвинутого Варшавой в ноябре 1945 г.[776]

19 апреля представители французского МИД передали польской стороне одобренный руководством Франции проект совместной декларации Москвы и Варшавы, в котором, по мнению Парижа, в большей степени, чем ранее, подчеркивалась необходимость проведения общей политики Франции и Польши по германскому вопросу. Предложение французской стороны не содержало жестких, обязывающих формулировок. Несомненно, целью данной инициативы являлось не только расширение связей Парижа с Варшавой, но и углубление взаимодействия Парижа с Москвой. Она должна была закрепить дипломатическую линию Парижа, направленную на лавирование между англо-американскими союзниками, с одной стороны, и СССР и просоветским лагерем — с другой.

Руководствуясь подобной логикой, в первой половине 1946 г Франция не стала солидаризироваться с блоком Лондона и Вашингтона при обсуждении иранского кризиса, в ходе которого сталкивались интересы СССР и англо-американской коалиции. 15 апреля, во время рассмотрения этого вопроса Советом Безопасности ООН (СБ ООН) представитель Франции поддержал предложение Москвы, направленное на исключение иранского вопроса из повестки СБ ООН[777]. Впрочем успешной данная попытка не стала. 22 мая 1946 г., когда Совет Безопасности ООН обсуждал вывод советских войск из Ирана, представитель Франции А. Пароди занял позицию, которая в большей степени устраивала Москву, а не Лондон и Вашингтон[778]. Как следует в том числе и из данного примера, Франция тогда не собиралась отказываться от политики лавирования между СССР и англо-американскими союзниками.

Также весной 1946 г. расширилось взаимодействие Москвы и Парижа в экономической сфере. 6 апреля СССР и Франция заключили соглашение о поставках во Францию 500 тыс. т зерновых. Данная договоренность сыграла большую роль в развитии двусторонних отношений. Она позволила правительству Гуэна решить определенные социальные проблемы.

Несколькими неделями ранее, 14 марта, в США прибыла делегация во главе с Блюмом. Действия Бидо, предпринятые им вскоре после этого, в значительной мере стали для лидеров СФИО неожиданностью. 20 марта глава МИД Франции, рассуждая в беседе с американскими журналистами о возможном провале миссии Блюма, отметил, что подобное развитие событий не вызовет пересмотра дипломатической линии Парижа и что при этом практически неизбежно оно вынудит Париж «переориентировать свою экономическую политику в сторону иных направлений»[779]. В лагере социалистов многие полагали, что Бидо хотел сорвать миссию Блюма, поскольку первоначально сам стремился возглавить французскую делегацию с полномочиями по ведению переговоров с Вашингтоном о кредите. Уже через два дня глава МИД Франции дезавуировал часть собственных высказываний.

27 марта Бидо так разъяснил свою позицию Учредительному собранию: «Я просто сказал представителям этого иностранного информационного агентства, что если мы не получим кредитов от Америки, то будем решать наши проблемы иным способом»[780]. Что же на деле означали заявления Бидо? По мнению французского историка, автора биографии Бидо Ж.-Р. Безиаса, прозвучало просто эмоциональное заявление о недопустимости навязывания Франции какой-либо дипломатической линии. По мнению видного отечественного исследователя Е. О. Обичкиной, заявление Бидо было «блефом»[781]. Действительно, вряд ли Бидо планировал внести именно кардинальные изменения в дипломатическую линию Франции в случае неблагоприятного для Парижа исхода миссии Блюма. Это отнюдь не означает, что французское руководство стремилось отказаться от политики лавирования.

Не следует преувеличивать масштаб расхождений между Гуэном и Бидо. Председатель Совета министров Франции, как и глава МИД Франции, одобрял не все аспекты политики США по германскому вопросу, пусть и меньше акцентировал внимание на этом пункте. В то же время Бидо, как и Гуэн, придавал огромное значение получению экономической помощи от США. Однако противоречия между двумя политиками существовали и иногда выплескивались в публичное пространство.

24 марта в Страсбурге, не согласовав свои действия с министром иностранных дел Франции, Гуэн выступил с подробным заявлением на тему внешней политики. Нельзя сказать, что он полностью солидаризировался с дипломатической линией Вашингтона. Гуэн отмечал: «Не сам ли президент Трумэн, начиная с июня 1945 г., предписывал в своих директивах выделить абсолютный приоритет освобожденным странам, а именно — в вопросе о поставках немецкого угля? Он отмечал, что возможный месячный объем поставок угля может достичь 4 млн тонн и речь шла именно о поставках в страны, разоренные гитлеризмом. Мы были крайне удивлены, когда вынужденно констатировали, что проект распределения немецкого угля на второй триместр 1946 г. предусматривает лишь экспорт 1 121 000 тонн в месяц, ограничивая предназначенный для Франции месячный объем поставок цифрой 316 000 тонн Это … — недопустимая вещь для французской экономики …»[782] В своей речи премьер-министр Франции уделил много внимания вопросу об интернационализации Рура: «Мы только что пережили войну, в ходе которой едва не погибли в политическом, экономическом, демографическом смыслах. Мы не хотим, чтобы она началась снова… Наученные долгим и трагическим опытом, мы говорим, что как минимум без двух вещей безопасность Франции немыслима, без двух вещей, в вопросе о которых никто из нас не имеет права идти на уступки и компромиссы: во-первых, это продолжительная военная оккупация Германии, а во-вторых, это учреждение международной структуры, контролирующей Рур — территорию, хранящую в себе столько взрывоопасного материала… Конечно, никто из нас не добивается аннексии, поскольку мы сами слишком много страдали от аннексий, чтобы желать их другим… Но мы хотим именно того, чтобы Рур — потенциальный источник восстановления Европы — не стал в третий раз источником её разрушения. И снова на Рейне, возможно, завтра будет решаться