90 лет вместе со всей страной: воспоминания и размышления (Кантуры, Хитрые, Щерба) - Николай Александрович Каланов

с переправляемой техникой (орудия, боеприпасы) и с помощью канатов, вручную как бурлаки, перетаскивали на другой берег. На всей территории плацдарма, над головой то и дело слышались свист падающих мин и шорох пролетающих снарядов. Вспыхивают всплески огня и дыма, лопаются мины, с сердитым воем летят осколки вперёд, как бритвой срезая всё на своём пути. Более тяжёлые мины и снаряды взрываются с оглушительным треском, разворачивая и разбрасывая мёрзлую землю. Бросишься в такую рану-воронку и чувствуешь тёплую землю (почти как на лежанке дома). Тепло струится из земли, как кровь из раны солдата. Огонь ведётся методично. Все уже привыкли к этому, и любой солдат (даже молодой) безошибочно по звуку определит, что летит: мина или снаряд, какой калибр и где упадёт, нужно ли ложиться или пригнуться. Иногда вдруг наступает на несколько минут непривычная тишина, чаще сменяемая артналётом из тяжёлых орудий и «ишаков» (многоствольных миномётов). Реже налётом штурмовиков-бомбардировщиков, а то и самолётов-снарядов. Тогда раскалывается небо в оглушительном грохоте взрывов; вздрагивает, раскачивается и стонет земля; плывёт по поверхности тяжёлый, густой, едкий и тошнотворный дым, заползая во все щели. Неприятные минуты. И трудно определить, что задумал противник: плановый артналёт? разведка боем? или артподготовка к атаке для ликвидации плацдарма? Ведь плацдарм – это ворота для дальнейшего наступления Днём на… переднем крае всё живое под землёй, в окопах, ДЗОТах, ДОТах, НП. Передвижения только по траншеям. Высунешь голову – угодишь на мушку снайпера. Первейшей задачей было окопаться. Земля промёрзла больше, чем на полметра и сапёрной лопаткой рубить её нелегко. Не успели мы и котлован под блиндажом вырыть, нам пришлось по тревоге тушить пожар на «складе» боеприпасов «РС» (реактивные снаряды). Немцы обстреливали переправу самолётами-снарядами. Один из них упал на штабель реактивных мин, разбросал их и поджёг. Почти всю ночь мы растаскивали горящие ящики с минами и снарядами. Работа была опасной и не без жертв. Горящие реактивные мины расползались и разлетались во все стороны фейерверком, иногда попадая в солдат. Шёл густой снег, и мы промокли насквозь. Но в основном всё закончилось для нашего отделения благополучно, нас обещали за мужество предоставить к наградам. Вздремнуть пришлось в воронке от бомбёжки. Выпив 100 грамм спирта и закусив тушенкой, я завернулся в кусок брезента и мгновенно заснул. Проснулся поздно утром. С большим трудом выбрался из обледенелого и замёрзшего в трубу брезента. На плацдарме жизнь была и тревожной, и насыщенной. На поверхности земли совсем было неуютно. Всё время кругом раздавались свист и взрывы мин и снарядов, непрерывные бомбёжки, воздушные бои над головой. Старые, уже обжившиеся здесь, солдаты вели, казалось бы, самую обыденную жизнь. Мы, молодёжь, ещё не привыкшие, – по-разному: одни дрожали при каждом близком взрыве и визге бомбы или мины, у других побеждало любопытство, даже азарт познания и зрелища боя, они забывали об опасности, вылезали из укрытий, несмотря на строчки пулемётных очередей, наблюдали, как наши ястребы сражались с немцами, «мессерами» и «фокевульфами». Мы быстро научились по звуку различать в полёте мину, бомбу, снаряд, их калибр и место падения. Это было очень важно, так как те, кто не различал и боялся, падал на землю постоянно. Мы вырыли уже небольшой котлован под блиндаж. Проблема была, чем его накрыть. Обычно накрывали брёвнами в два наката (слоя) и сверху засыпали землёй. На территории плацдарма леса не было. Если и были раньше деревья, то их «скосили» огнём и израсходовали на дровишки. От деревушки остались только груды глины и небольшие щепы, чудом сохранившиеся под завалом, а затем вновь выброшенные взрывами. Местность, слегка пересечённая (всхолмлённая), вся изрыта окопами, траншеями, блиндажами. Нейтральная полоса проходила по низине. Дальше окопы, траншеи противника. Высотки с лысыми (облезлыми) крутыми склонами и покрытыми лесом вершинами. Всё это там, куда мы должны со временем наступать, что должны штурмовать. Но нам повезло, пехотинцы перешли на новое место, и нам оставили большой благоустроенный блиндаж, очевидно доставшийся им ещё от немцев. Здесь были даже деревянные нары, порядочно соломы, правда уже настолько потёртой, что она превратилась в полову. А сейчас главная наша задача – удержать плацдарм, изучить расположение противника, его боевые позиции, огневые точки, и совсем не стремиться их сразу же уничтожить. Да это нам, в нашем положении, было и не под силу. Мы «засекали» цели, наносили их на планшеты-карты, определяли координаты, подготавливали данные для артиллерии, чтобы в нужный момент их «накрыть», подавить, уничтожить, а не вспугнуть. А для того, чтобы уничтожить, нужно было подтянуть, накопить достаточное количество орудий, миномётов, снарядов. Нашему взводу топоразведки была поставлена задача, кроме привязки наших основных и огневых позиций, выявить и определить координаты отдельных орудий и батарей, зарытых, укрытых самоходных установок, танков, пулемётных гнёзд, ДЗОТов, ДОТов и других огневых точек, траншей, наблюдательных пунктов и прочих, постоянных, запасных и ложных мест противника, и последующей подготовки (расчёта) данных для стрельбы наших артиллерийско-миномётных батарей. Раз веданные цели сверялись с разведанными аэрофотосъёмкой и другими способами. Несмотря на постоянный обстрел и бомбардировку переправ, повреждения быстро устранялись, ночами сооружали новые переправы. На плацдарм и к переправам подтягивались всё новые войска, накапливались боеприпасы. Чувствовалось, что готовилось новое наступление. Однажды вечером разведка сообщила о перемещениях большого количества (около 500) танков противника. Мы пару суток были в напряжении. Отступать нам было некуда – позади ледяная вода Вислы, впереди – в десятки раз превосходящие силы противника. Но на другом берегу реки нас подбадривала наша дальнобойная. На следующую ночь начался сильнейший массированный артобстрел наших позиций, казалось настоящая артподготовка. По переправам били тяжёлыми миномётами и самолётами-снарядами. Земля дрожала и казалось раскалывалась от взрывов. Всё заволокло удушливыми газами. У некоторых кружилась голова. Окопы разрушались, сравнивались с поверхностью. В «воздухе» смерчем летели комья земли, осколки, колыхалась стеной мерзлая мокрая пыль. Дышать становилось труднее. Напряжение росло. Прямые попадания в штабеля боеприпасов разбрасывали их и частично взрывали, создавая фейерверки, особенно разрывные и трассирующие. Эта ночь была адом не только для молодых. Некоторые скулили. Старшие угрюмо молчали, думая о своём тяжёлом положении, успокаивали: «Не хныкать!». Я не скулил, про себя думал всегда: «Чему быть, того не миновать». Досадно было погибнуть бездарно, от шальной пули, осколка. Думалось подороже отдать жизнь и не попасть раненым в плен. Позже я думал, что мы пережили 15–20 минут ада массированного артобстрела, а что люди ощущали после двухчасовой артподготовки, где на каждый квадратный метр упало несколько снарядов. Нужно отметить, что окопы и блиндажи у немцев были во много раз прочнее наших. А непосредственно в