Секретные коммандос - Джон Л. Пластер

звуке вы вздрагиваете, полностью просыпаетесь, с паническим комком в глотке, с пароксизмом страха, предшествующим осознанию того, что вас разбудило. Так было намного лучше. Никто не спал крепко на моих выходах.

На следующее утро мы продолжили наше долгое, трудное восхождение. Наконец, к полудню мы достигли хребта, где видимость увеличилась до пятидесяти ярдов. Мы искали среди азиатских карликовых сосен и папоротников, но не обнаружили никаких троп. Очевидно, противник нечасто появлялся на вершине. В этот момент мы достигли просвета, откуда могли взглянуть на являющуюся целью долину в 3000 футов (915 м) под нами. Я не мог поверить своим глазам. Глубоко внизу, под деревьями, замаскированные, располагались пятнадцать или двадцать хижин, среди которых ходили люди. Я поспешно выкопал из рюкзака бинокль, чтобы рассмотреть получше — да, вооруженные люди в форме цвета хаки, но еще женщины и дети. Это была коммунистическая деревня Патет Лао, которой было разрешено остаться по милости северовьетнамцев.

Повернув стекла на север, я различил следы коричневой линии среди деревьев — предполагаемую дорогу. Ее прямоугольные координаты были правильными, но она была слишком узкой для грузовиков. В то же время она была слишком широкой и ухоженной для деревенской тропинки; это была одна из крупных троп NVA.

Я передал бинокль Биллу, потом Толстому Альберту. А затем мы отступили в густую листву, чтобы обсудить дальнейшие действия. Мы уже выполнили нашу основную задачу, но я увидел более смелый вариант: эти Патет Лао выглядели совершенно расслабленными. Долина, где мы высадились, была настолько глубокой, что они, вероятно, так и не услышали наши вертолеты. Северовьетнамских солдат среди них, похоже, не было, и мы не заметили ни тяжелого вооружения, такого как минометы или пулеметы, ни даже боевых позиций или траншей. "Выглядит идеально для налета", — заметил я. Билл и Пит ухмыльнулись.

Было хорошо известно, что Патет Лао не хватало боевого мастерства. Всего пару недель назад РГ "Колорадо" вступила в короткую схватку с отрядом Патет Лао, в ходе которой Один-Ноль Вилли Маклеод, Один-Один Чарльз Эриксон и Один-Два Фрэнк Греко схватили двух человек, которые позже скончались от ран, и захватили несколько единиц оружия, в таком плохом состоянии, что оно заклинило во время перестрелки. Они не были слабаками, но РГ "Иллинойс" могла бы взять эту деревню, с небольшой помощью.

Вместе с вечерним "Группа окей" я попросил, чтобы нас усилили бывший член нашей группы Чарльз "Странный" Геральд и еще трое ярдов с пулеметом М-60, 60-мм минометом и дополнительными гранатами; мы встретимся с ними в долине, в которой высаживались. С четырьмя американцами и девятью монтаньярами мы захватим деревню, обыщем ее на предмет документов и заберем взрослых мужчин в качестве пленных. Как только мое сообщение было расшифровано в Контуме, офицер S-3 ответил: "Одобрено. Удачи". Это была бы операция, достойная Джо Уокера.

Что принесет утро? Было волнительно думать об этом, когда я засыпал.

Рука зажала мне рот. Мои глаза резко распахнулись в полной темноте. Я не мог сообразить, где нахожусь, пока Билл Спенсер не прошептал: "Чш-ш-ш. Слушай". Я сел и положил CAR-15 на колени.

Сначала казалось, что это просто шелест сосен. Затем из долины налетел порыв ветра. Я прошептал Биллу: "Пение. Много людей". Я схватил бинокль.

Вместе с Питом Уилсоном мы прокрались к просвету между деревьями, откуда можно было видеть долину. Деревня была тиха, но по тропе с севера катилась длинная вереница огней. Это были не фары машин, а керосиновые фонари на шестах, освещавшие путь сотням северовьетнамцев. Их отдающиеся эхом голоса, сказал наш переводчик, пели о Хо Ши Мине и грядущем освобождении. Похоже, это были пополнения NVA, марширующие в Южный Вьетнам. Вот зачем там была тропа — чтобы позволить войскам в пешем порядке обойти шоссе и удары B-52. Я записал это наблюдение в свой блокнот, затем снова заснул.

Двигатели Кови зазвучали в вышине на следующее утро, намного выше облаков, которые покрывали наш хребет. Морось, начавшаяся ночью, превратилась в непрерывный проливной дождь, и Карате сообщил, что ни вертолеты, ни истребители не смогут придти на помощь, если у нас возникнут неприятности. Подкрепление и налет придется отложить до улучшения погоды. Мы не могли видеть долину и понятия не имели, что делает внизу враг. Дождь лил и лил.

К концу этого несчастного дня наша одежда промокла до нитки — нижнее белье, носки в ботинках, все было мокрым, не меньше, чем если бы мы плыли. Не было никакой возможности просушиться, и не было ничего сухого, чтобы надеть; мы могли только уговаривать себя, что не дадим этому повлиять на нас. Ближе к вечеру я переместил группу на 500 ярдов в более густые джунгли и на более обороняемую позицию.

В ту ночь дождь не прекращался, пропитывая нас насквозь, как и в течение последних двадцати четырех часов.

Лило и весь следующий день. До этого я представлял себе муссон как легкий дневной ливень, который кладет предел знойной тропической жаре, как в рекламе шампуня, где милая девушка намыливает волосы, а затем мягкий теплый дождик омывает их. По правде говоря, этот дождь был очень холодным, несмотря на окружающую температуру, и, попадая на нашу липкую кожу, он пробирал до костей. Хоть мы и чувствовали, как он высасывает тепло из наших тел, мы ничего не могли с этим поделать.

На третий день дождя нам начало плохеть. Разведывательные группы всегда брали с собой много патронов и мало жрачки, и теперь, на пятый день на земле, ни у кого не осталось никакой еды, даже пластинки жвачки. Мокрым, холодным и голодным, нам было легко жаловаться по радио, но в нашем затруднительном положении не было ничьей вины. Нам всем было худо, но я никогда не покажу этого.

На шестой день выхода монотонный, убаюкивающий звук бьющего по листьям дождя не ослабевал. В Форт-Брэгге я научился не говорить о еде, так что с моей подачи мы шептались о фильмах, женщинах, наших любимых машинах, оружии, чем угодно, кроме черничного пирога. Здесь, в Лаосе, мы страдали не только от голода, но и от холода, непрекращающегося потопа и приходящего с ними изнурения. Затем Толстому Альберту пришлось заменить батарею радиостанции PRC-25, но оказалось, что запасная неисправна. У каждого из американцев была аварийная радиостанция; сначала мы воспользуемся той, что у Толстого Альберта, и, чтобы сберечь ее батарею, мы не будем включать ее, пока не услышим двигатели Кови.

Теперь, после семи дней на земле — и пяти под непрерывным дождем — невозможность спокойно спать и недостаток