Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска - Федор Иванович Елисеев

class="p1">Из их ответа я понял, что сделал «гафу» и задел их национальное чувство. Мы ведь всегда думали, что Россия от Ледовитого океана и до Турции есть «русская земля». А Черноморское побережье – это курортное место богатых москвичей и петербуржцев.

Я не расспрашивал их дальше и с полком сворачиваю влево, вхожу в ущелье и лес и двигаюсь к строениям на пригорке. Сотни длинно тянутся позади.

Командую голове колонны: «Стой!.. Слеза-ай!» – и указываю место для бивака полка. Долина сразу же заполнилась многочисленными сотнями казаков и лошадей. Застучали топоры, повалились некоторые деревья, давая место биваку. Все шумно заговорило кругом жизнью появившейся строевой конной части.

Расположив полк биваком, еду верхом к строениям на возвышенности. Их пять-шесть. Какой-то тип с восточным лицом, бедно одетый, в соломенной шляпе, приложив руку к груди, низко, подобострастно кланяется мне.

– Грек? – спрашиваю.

– Чаркесс чаркесс! Эта наш аул, бедни аул, польшевик все забрал и гытты на гора (ушел в горы), – говорит он и бросил рукою жест к горам, куда, дескать, ушли большевики, забрав их добро.

Черкес отводит мне лучший домик. В нем деревянный пол и никакой обстановки. Я иду осмотреть другие домики. Черкес следует испуганно за мной.

– Там марушка (ударение на последнее «а»), нэльзя, закон нэ позволяет, – говорит он.

– Не бойся, я только посмотрю, – успокаиваю его.

В комнате, на полу, сидят до десятка женщин разных возрастов с детьми, и ничего нет в них «черкесского». С ними старик черкес в соломенной шляпе, в опорках, в мужичьих штанах и в какой-то куртке. Он одет так же, как и мой проводник, лет тридцати пяти черкес.

– Мой отца, – поясняет проводник.

Я в разочаровании от этого черкесского аула, от самих черкесов и черкешенок, которые совершенно омужичились и нисколько не походили на наших кубанских молодецких черкесов и красавиц черкешенок.

На другой стороне каменистой, бурной реки Шахэ, довольно широкой, может быть шагов в двести стоит «настоящий аул», как пояснил мне хозяин-черкес. Наш берег крутой, в лесных зарослях, а тот – пологий, ровный, с плоской долиной. Здесь будет стоять целая бригада казаков – 1-й Лабинский полк и Корниловский конный под моим командованием. Все войска отходят за эту «главную реку», которую надо защищать «во что бы то ни стало», так как дальше хороших позиций нет.

Мы рады, что Сочи не так далеко, около 50 верст. За Сочи «городишко Адлер», а за ним и «обетованная наша земля, Грузия», где нас ждет покой, заслуженный отдых и переформирование.

В кустах пригорка расставлены на позициях пулеметы есаула Сапунова. Они скрыты. Позиция наша неприступна.

Наш полк растет. Пополнения к нам идут из тыла, из обозов беженцев. А посмотреть на пулеметы есаула Сапунова! Все 26 пулеметов имеют свои «наименования». Они написаны белой краской на щите каждого пулемета, обращенного к противнику. Вот некоторые из них: «Бей жида Троцкого!», «По Ленину – огонь!», «Лосев № 1-й», «Не отступать!», «Славный Лабинец», «Храбрый Лабинец», «Есаул Сапунов». Других не помню.

Увидев все это, сделанное секретно, я улыбнулся. Казаки со всех пулеметных линеек смотрят на меня, следят за выражением моего лица, стараясь узнать – нравится ли это самому командиру полка? Они боялись – как бы я все это «не забраковал».

«Пусть будет так», – подумал я, если это идет на пользу воинского воодушевления. Я этому только рад.

Есаул Сапунов просиял от своей выдумки. Он мнется. Он хочет что-то сказать мне. А потом, взяв руку под козырек, спрашивает:

– Позвольте, господин полковник, один пулемет назвать «Полковник Елисеев»?

Я ему, конечно, не позволил. Но в такой простоте сколько было души, веры, надежды. А в ставке главнокомандующего в Крыму писали, что «Кубанская Армия развалилась».

Корниловцы и Лабинцы. Визит генералов

С Корниловцами на арьергардной позиции мы живем очень дружно. Я часто бываю у них. Иногда там и обедаю. И мы часто поем наши старые полковые песни. Корниловцы отлично пели.

Там у меня все старые соратники по 1918–1919 годам: Безладнов, Трубачев, Литвиненко, Марков, Мартыненко, Козлов-старший, Друшляков, Лебедев, Кононенко, Ростовцев. Все они в чине войскового старшины. А вот есаулы: Тюнин, Носенко, Збронский, Бэх-большой, Бэх-маленький, Дронов, Козлов-младший, родной брат Жорж.

Сотнями командуют только войсковые старшины, которые год тому назад были сотниками и хорунжими, а некоторые, в 1918 году, только прапорщиками. Все они дорожат своим, поистине храбрым полком и вне его служить не видят интереса. Но он мал. В нем около 400 шашек. В три раза слабее нашего полка по численности бойцов.

Мои Лабинцы заметили частые посещения мною Корниловцев. Заметил и я в них какую-то скрытую грусть, когда я бываю с ними. А на одной трапезе с мамалыгой бесхитростный и грубоватый есаул Сапунов «выпалил» как-то при всех офицерах:

– Наш господин полковник любит больше Корниловцев, чем своих Лабинцев.

– Откуда Вы это взяли? – задетый, спрашиваю его.

– Да как же, Вы всегда ходите туда, обедаете там и поете песни с ними, – доказывает он.

Пришлось прочесть целую лекцию, что это мой первый полк по Гражданской войне; в нем я провел 9 месяцев, из коих 3 месяца командовал им; в нем четыре раза ранен, и все в конных атаках, без патронов, на шашки.

Говорил, но видел, что я их не успокоил. Пришлось как можно реже посещать родной мне кровный полк – Корниловский конный. Такова ревнивая любовь, даже и у воинов.

– Смирно-о! – слышу я команду в лесу. – Здравия желаем, Ваше превосходительство!

«Вот те и на! – думаю. – Кто же это?» Вскакиваю и вижу своих генералов – Науменко и Бабиева. Спешу им навстречу и рапортую первому «о благополучии на вверенном мне боевом участке».

– Мы к Вам в гости, Елисеев, но отнюдь не инспектировать, – весело говорит Науменко.

– Милости прошу на то и другое, – отвечаю.

Бабиева я вижу впервые с лета прошлого года. Он нисколько не переменился. Под ним все тот же светло-гнедой лысый белоногий «залет-калмык», который и мне очень нравился. Бабиев любезно, по-дружески жмет мне руку и улыбается. С ним два полковника, наши Корниловцы, Иванов и Шеховцов – его станичники, бывшие когда-то рядовыми казаками старого 1-го Лабинского полка. В 1919-м Иванов был сотником, а Шеховцов хорунжим в Корниловском полку. Оба были командирами сотен. Теперь они полковники и штаб-офицеры для поручений при Бабиеве.

Мы в моей комнате. Короткий доклад о фронте. Красных на том берегу реки мы не видим. Туда, через быструю реку с каменистым дном, на ходулях ходят черкесы и приносят нам кукурузу и муку. Мы им хорошо платим, и они